Графиня уставилась на саквояж в ее руке.
– Вы не можете уехать, – наконец заявила она, что прозвучало почти как приказ.
– Нет, ваше сиятельство, – устало возразила Джиллиана, – могу. – Она направилась по коридору к выходу. С Лоренцо она уже попрощалась, а доктор Фентон должен был встретить ее возле экипажа.
Она поживет в доме доктора, пока не заживет нога, а потом решит, что делать дальше. Джиллиана скучала по отцу. Он хороший человек, хоть и слишком строгий. Возможно, он обрадуется ее возвращению. Если же нет, она найдет где-нибудь работу. У нее есть небольшая сумма, достаточная, чтобы на некоторое время снять жилье, – и решимость. Она будет продвигаться маленькими шажками, один за другим, и выстроит свою жизнь.
Как странно, что она больше не боится.
– Вы собираетесь попрощаться с Грантом? Или намерены просто исчезнуть? На мой взгляд, он заслуживает от вас некоторой вежливости.
Джиллиана остановилась, но не обернулась.
Она не может попрощаться с Грантом. Не может еще раз посмотреть в эти прекрасные серые глаза. Просто не может. Но она ничего не успела сказать графине – та, чеканя шаг, подошла к ней, схватила за руку и подтолкнула вперед по коридору.
– Ваше сиятельство!
– Нет, – отрезала графиня Стрейтерн. – Вы вызывающе вели себя на протяжении всего вашего пребывания в Роузмуре. Я не позволю вам спрятаться в раковину благопристойности сейчас.
– Что вы имеете в виду?
Графиня фыркнула:
– Проще говоря, не будь дурой, Джиллиана. – С этим столь поразительным заявлением она открыла дверь и буквально втолкнула Джиллиану в комнату.
Грант стоял у окна. Когда она вошла, он обернулся.
– Графиня считает, что я должна сказать тебе, – проговорила Джиллиана, нахмурившись, – о своем отъезде.
Он ничего не ответил на эту новость, просто повернулся и снова стал смотреть в окно.
– Ты никогда не задумывалась, почему днем звезд не видно? И тем не менее они там.
– Нет, – ответила она, – не задумывалась. Меня всегда больше интересовало то, что вокруг меня, чем то, что находится чересчур далеко.
– Звезды дают нам возможность отдохнуть от того, что очень близко. Предлагают посмотреть на вещи иначе, увидеть в другом ракурсе.
Джиллиана не знала, что ответить на такие философские рассуждения.
– Перемены происходят вокруг нас постоянно, – проговорила она. – Мы не сознаем этого, потому что заперты в своих собственных маленьких мирках. Мы являемся их цензом, и только когда какое-то событие выбивает нас из этого мирка, оглядываемся вокруг и обнаруживаем, что все это время происходили перемены, что-то менялось, а мы и не знали. Мы думаем, что жизнь прочна и незыблема, но на самом деле это расплавленная масса, которая постоянно движется. Постоянно меняется.
– Ты моя перемена, – сказал Грант, поворачиваясь к ней. – Тебе удалось изменить весь мой мир. Все последнее время я не мог начать очередной эксперимент, не задаваясь вопросом, где ты, или лечь спать, не желая всей душой, чтобы ты была со мной. Даже рутина ежедневных обедов для меня изменилась, потому что я ждал, что ты придешь.
– Я понимаю, – тихо сказала Джиллиана.
– Я хотел уехать с тобой в Италию, но, кажется, моя мать с доктором Фентоном собираются убежать туда раньше нас.
– Я знаю, – отозвалась Джиллиана, будучи посвящена доктором в его планы.
Грант взглянул на нее.
– Они вечно украдкой поглядывали друг на друга. Ты не замечала?
Она покачала головой.
– Тебе не следует перетруждать ногу.
Она не ответила.
– Тебе надо присесть.
Джиллиана оставила без внимания его совет, но когда Грант пододвинул ей стул, с благодарностью опустилась на него.
– Порой мы не видим того, что перед нами, – сказал он; тон его был раздраженным.
– Или видим, но намеренно закрываем глаза, – возразила она.
Некоторое время они молчали, однако молчание между ними никогда не было тягостным, отсутствие слов только облегчало передачу мыслей.
– Это поместье могло бы быть счастливым местом, – наконец, произнес Грант. – Роузмур мог бы стать раем на земле, если б здесь жили нормальные, хорошие люди.
Джиллиана молчала.
– Женщина, сохранившая в своем сердце оптимизм, несмотря на боль и страдания, которые она познала. – Грант посмотрел прямо на нее. – Женщина, которая верит в радость. Женщина, которая не боится жить.
– Когда-то я была такой, – призналась Джиллиана. – Но все, что у нас есть, – это сегодняшний день, Грант. И надо прожить его как можно лучше.
Грант улыбнулся.
– Тебе бы понравилось в Италии, – сказал он. – Однако придется довольствоваться Роузмуром.
Она подняла на него взгляд:
– Нет.
Он протянул к ней руку, но она остановила его:
– Видишь ли, я стала очень мудрой. Мне хочется нормальной, обычной жизни. Определенной респектабельности. И хотя быть твоей любовницей достаточно привлекательно, это не то, чего я хочу.
Грант улыбнулся.
– Вся жизнь диктуется тем, что о твоих поступках могут подумать другие. Чужие, незнакомые люди, которые и представления не имеют о твоей жизни. Так и со мной. Грехи моего отца – не мои грехи, но многие годы я жил с оглядкой, старался быть осмотрительным во всех делах, словно моя безупречность могла скрыть ужасные тайны рода Стрейтернов.
Джиллиана ничего не сказала в ответ.
– Знаешь, я решил, что мне наплевать на приличия именно в тот момент, когда ты решила иначе.
Она по-прежнему молчала.
– Мы будем играть в тайных любовников, – продолжал Грант, – в то время как внешне будем ужасно приличными. Мы станем настоящим олицетворением благопристойности. А я ясно дам всем понять, что обожаю тебя, чтобы не было никаких сомнений в отношении моих чувств.
– Ты так решил?
Он кивнул:
– Я мог бы даже говорить с тобой по-итальянски на людях. Все будут думать, что я навеселе, но только ты будешь понимать истинное значение моих слов. Тайные словечки и фразочки. Внешне, однако, мы будем воплощением всего церемонного и благопристойного.
Джиллиана покачала головой.
– Ты действительно думаешь, что можешь оставить меня?
– Да, хотя это очень трудно.
– А я думаю, что это, черт возьми, вообще невозможно, – твердо проговорил Грант. – И этого никогда не произойдет.
– Не произойдет?