Глава 1
Роузмур
Шотландия, 1850 год
Похороны – кульминация состязания, в котором смерть является победителем. И не имеет значения, болезнь ли это, несчастный случай или возраст. Умерший побежден, и награда смерти – задрапированный черным катафалк.
В данном случае это был Джеймс Роберсон.
Грант Роберсон, десятый граф Стрейтерн, стоял рядом с мраморной колонной, не спеша пройти в церковную семейную ложу, чтобы присоединиться к матери. Там он окажется в ловушке, и остальные прихожане будут неотрывно смотреть ему в затылок, надеясь на какую-нибудь реакцию. Однако их ждет разочарование. Он не намерен выражать свою скорбь по брату на людях.
Часовня представляла собой море черного: шляпы, вуали, траурные костюмы и платья. Сотни свечей были не в состоянии рассеять мрак, да и дневной свет, проникавший снаружи, помогал мало. Туман просачивался, казалось, даже сквозь каменные стены, клубился у ног паствы и висел под гробом, словно не мог дождаться момента погребения.
– Мои соболезнования, ваше сиятельство.
Грант слегка повернул голову, взглянул на мужчину, который был семейным доктором Роберсонов в течение двух десятков лет, и кивнул.
На людей с такой заурядной внешностью, как у доктора Фентона, зачастую не обращают внимания. Невысокий, с усами, с круглым подбородком и носом картошкой. В его карих глазах нередко светилась доброта, но выражение глаз пряталось за толстыми стеклами очков. Когда доктор был расстроен или взволнован, когда он на чем-то настаивал, то снимал очки и протирай их носовым платком, манжетой или любой другой подвернувшейся деталью своего костюма.
Сейчас он усердно протирал оправу и стекла краем жилета.
– Я сделал все, что мог, чтобы спасти его, ваше сиятельство.
Этого оказалось недостаточно. Но сейчас не время порицать методы доктора или напоминать ему, что он не сумел спасти и другого брата Гранта шесть месяцев назад. Врач бы, конечно, объяснил, что медицина – наука несовершенная. Возможно, лучше бы Гранту заручиться помощью ближайшей знахарки.
– Нужно обследовать вас при первом же удобном случае, ваше сиятельство, – сказал доктор Фентон, понизив голос.
Грант промолчал, воспользовавшись тем, что зазвучал хор. Дюжина ангельских детских голосов устремилась к сводчатому потолку, знаменуя начало службы.
Доктора Фентона это, однако, не обескуражило.
– Чем скорее, ваше сиятельство, тем лучше.
Грант сложил руки и уставился в каменный пол.
– Не думаю, что сейчас подходящее время обсуждать мое здоровье, доктор Фентон.
– А я не знаю лучшего места, ваше сиятельство.
Он что, шутит? Грант бросил на доктора быстрый взгляд. Но нет. Ничего даже отдаленно веселого не было в серьезном выражении лица доктора Фентона. Он встретил взгляд Гранта прямо и открыто, заставляя того задуматься о том, о чем он в данный момент не слишком хотел думать.
Через месяц, неделю, даже через несколько дней он вполне может оказаться тем, кто будет лежать на катафалке перед алтарем. Кто станет скорбеть по нему? Его убитая горем мать? Говоря по справедливости, какой женщине под силу выдержать смерть мужа и двух сыновей? Не станет ли его смерть для нее последним ударом? Или она будет стойко держаться, как сейчас, застывшая и безмолвная, несгибаемая в своем горе?
– Завтра, – сказал Грант. – Это достаточно скоро. Уж до завтра, надеюсь, я доживу, тогда и обследуете меня.
Доктор кивнул, и ему хватило такта отойти, оставив Гранта с его размышлениями о смерти.
Заболевание крови. В процессе лечения Джеймса доктор Фентон намекал на то, что это отклонение наследственное. Грант, как и два его умерших брата, обречен.
Джеймс умер пять дней назад, в точности повторив уход из жизни Эндрю шестью месяцами ранее. Симптомы были до невероятности одинаковы: апатия, сопровождающаяся неестественной бледностью, словно тело готовилось к тому, чтобы стать ангелом. В течение последней недели Джеймс был не в состоянии проглотить хоть что-нибудь. Когда он умер, то походил на скелет.
Но он не может быть мертв. Джеймс был всегда таким остроумным. Он вечно посмеивался над тем, чем дорожил Грант. Его высказывания бывали порой слишком резкими, а увлечения женщинами и выпивкой несколько чрезмерными. А теперь Гранта окружала оглушающая тишина, и в его жизни образовалась огромная дыра.
Грант мог представить себе, что сказал бы брат в такой момент, словно Джеймс стоял с ним рядом, наблюдая за собственными похоронами.
«Старший брат, неужели тебе обязательно быть таким мрачным? Я знаю, мы, шотландцы, слывем суровой, сдержанной нацией, но ты мог бы по крайней мере удостоить меня улыбкой. Если нет другой причины, то хотя бы в память обо мне. Наверняка были добрые времена, которые ты можешь вспомнить».
Грант почувствовал, как подступающие слезы защипали глаза, и решительно поднял голову, отказываясь уступать публичной демонстрации скорби. Что бы он ни чувствовал, это только его личное. Десятый граф Стрейтерн всегда, в любой ситуации, должен помнить о своем положении.
Он никому не может позволить шептаться о его поведении. Он не должен быть предметом никаких слухов или сплетен.
Снизу потянуло холодным воздухом, который пробрался вверх по ногам под брючинами. Если бы Грант был суеверен, то подумал бы, что это дух Джеймса пытается привлечь его внимание.
«Ну же, Грант, неужели тебе так трудно улыбнуться? Клянусь, у тебя свирепейшее выражение лица».
Грант не мог улыбнуться. Он словно утратил способность улыбаться за те несколько недель, когда сидел у постели Джеймса и наблюдал, как тот угасает.
Все последние годы Грант был защитником и покровителем своих братьев. В шестнадцать лет он приехал в Роузмур на школьные каникулы и в ту же ночь был разбужен известием, что девятый граф Стрейтерн лишил себя жизни. Несколько дней спустя он стоял у его могилы с братьями, еще совсем детьми, и тихо разговаривал сними.
– Сейчас все кажется мрачным, – сказал он. – Но мы вместе. Мы это преодолеем, и впереди нас еще ждут радостные дни.
Сколько раз ему приходилось прощаться с членами своей семьи?
Грант с силой вонзил в ладонь ногти. Лучше сосредоточиться на физическом дискомфорте, чем на скорби. Лучше думать о будущем, об электрическом магните, который он совершенствует, о чем угодно. Возможно, тогда он сможет вынести боль этого момента.
Дух Джеймса наконец смилостивился и замолчал.
* * *
– Как видите, доктор Фентон, я в полном здравии. – Грант застегнул рубашку, немного повозившись с манжетами.
