взахлеб, рассказывает о новой должности. Я спрашиваю, почему он машину не поменяет, вроде не солидно на такой машине ездить начальнику управления. Выясняется, что денег пока платят не очень много, на новую машину не хватает. Мы приезжаем в дом моей подруги, где я жила до отъезда. Я распаковываю вещи и дарю Виталику подарок – электронный переводчик. Он в восторге, долго не может наиграться. Наконец, убирает в карман куртки, и я получаю свою порцию благодарности в виде объятий и поцелуев. Теперь моя очередь рассказывать, но вместо этого я делюсь планами, предлагаю ему продать квартиру, я добавлю денег, и мы купим жилье в центре, машину и сделаем ремонт и будем жить не хуже чем в Америке. Он молчит.
– Я так не поступлю, – говорит он после затянувшейся паузы.
–Почему? – мне очень хочется услышать его доводы, увидеть хоть какую-то логику в том, что между нами происходит уже не первый год.
–Тебе этого не понять.
Он явно не расположен, что-либо, мне объяснять.
–А ты сам, это понимаешь? – мне очень хочется получить хоть какие-то объяснения происходящему.
–Почему ты вечно все портишь? Все было так хорошо! Зачем нужно было заводить этот разговор? – он расстроен, он с трудом сдерживает слезы, но я не унимаюсь.
– Потому что мне тридцать семь лет, у меня нет ни дома, ни семьи, ни машины, я устала скитаться. Я живой человек и я так больше не могу!
–А я тут причем? – он искренне удивлен, – почему ты от меня, что-то требуешь?
–А с кого я должна требовать? – здесь уже я не понимаю.
–С бывшего мужа, с родителей, сама заработай, ну или, – он на несколько секунд задумывается, – найди себе кого-нибудь с деньгами.
–Виталик, а ты в качестве кого себя ощущаешь в этой ситуации, когда я кого-нибудь себе найду с деньгами? Друга семьи, коллеги по работе? Как ты видишь наши с тобой дальнейшие отношения в этом случае?
Он молчит, обхватив голову руками и смотрит в пол.
– Мне нужно идти, – говорит он после затянувшейся паузы.
– Иди.
Я знаю эти игры, и они мне надоели. Он встает и подходит к дверям. Я продолжаю сидеть на месте. Несколько секунд он смотрит в мою сторону, затем несколько пафосно произносит:
–Нам нужно расстаться. Мне все это надоело. У нас каждый раз происходит одно и тоже – сначала все хорошо, а потом ты все портишь.
Он ждет. Я знаю, чего он ждет: сейчас подбегу, заплачу, повисну у него на шее, начну умолять. Я не двигаюсь и молчу.
–Я больше не приеду, – продолжает он, мы больше не увидимся.
Он говорит все громче и громче, но я все равно молчу и не двигаюсь с места. Виталик не уходит и продолжает:
–Ты слышишь меня? Я тебя не люблю. У меня остыли чувства, и я не хочу больше с тобой встречаться. Я за эти четыре с половиной, даже больше, почти пять месяцев, ни разу о тебе не вспомнил.
–Да я слышу, иди уже, – я продолжаю сидеть на диване. «Ты бы еще дни посчитал», – думаю я, хотя возможно посчитал. «Остывшие чувства» тоже вызывают у меня язвительную улыбку, но я никак не комментирую весь этот бред. Слышно как он закрывает дверь, как долго стоит на площадке не вызывая лифт, как наконец кабина начинает двигаться сначала вверх, а затем вниз. Я подхожу к окну, и вижу, как он садиться в машину, но никуда не едет. У меня в горле застревает воздух. «Господи ну за что!?». Я всхлипываю, но заплакать не могу. Просто стою, прижавшись лбом к стеклу, и смотрю вниз.
За спиной раздается крик:
–Мамочка, ты привезла мне Лего!– у меня на шее висит мой сын, – мамулик, спасибочки, как много наборчиков!
Я прижимаю к его себе, улыбаюсь и думаю: «ну вот, есть мужчина, который будет любить меня всегда. Хотя бы до тех пор, пока я буду покупать ему Лего.»
11 сентября.
Вечер. Я иду с работы пешком. В кармане жужжит телефон. Звонит Ленка. Я на Невском, вокруг полно машин и очень шумно. Ничего не слышу, что она говорит. Сворачиваю на Садовую. Здесь все еще ремонт и нет транспорта. Ленка говорит взволнованным голосом. Спрашивает, слушала ли я новости. Отвечаю отрицательно. Она вкратце рассказывает, что произошло. Мне, сказанное, кажется какой-то журналисткой уткой. Высказываю свои сомнения. "Посмотри телевизор, – кричит она в трубку, – сейчас показывают, как рушатся башни". Я прохожу мимо витрины, где стоит телевизор. Внутри толпится народ. Захожу в магазин. По телевизору показывают «Новости». На экране падающие в Нью-Йорке небоскребы. Замираю, с ощущением полной причастности к происходящему. Я физически ощущаю себя частью царящего там хаоса, чувствую панику и безысходность. Мне кажется, что я тоже там, я дышу пылью и гарью. Из памяти возникает чувство, уходящей из-под ног почвы, и я падаю с высоты сотого этажа вниз. Мне совершенно нечем дышать, темнеет в глазах. Я хватаюсь за стену и начинаю, как рыба хватать ртом воздух и перестаю видеть. Подобно филину, я беспомощно моргаю глазами, пытаясь разогнать ресницами сгустившийся вокруг мрак. Постепенно появляются звуки и конторы предметов. Рядом звучит голос: «Женщине плохо, выведите ее на воздух». Воздух, мне нужен воздух. Я кидаюсь к дверям и выбегаю на улицу в состоянии полнейшего ужаса. Жадно и тяжело дышу, словно сейчас меня лишат этой возможности. Постепенно зрение возвращается. Я вся покрыта испариной и боюсь двигаться. Чувствую, как кто-то берет меня за плечо и осторожно отводит в сторону.
–Я знаю милая, что случилось, твой друг тебя бросил, уехал в дальние края. Хочешь, красавица, я тебе погадаю. Я всю правду расскажу, что было, что будет, ни разу ни совру, все как на духу.
Я поднимаю глаза. Передо мной стоит цыганка и с жалостью смотрит в лицо. «О да!», идея послушать версию цыганки о том, «что было» возвращает меня к жизни. «Я порой собственным воспоминаниям с трудом верю», – иронизирую я про себя. Цыганка, видя мою нерешительность, тянет меня в подворотню, но я вырываю руку и говорю:
– Хочешь, я тебе сама погадаю?
На мгновение цыганка теряет дар речи. Ее глаза становятся огромными и смотрят на меня с изумлением. Она быстро приходит в себя и отталкивает меня со словами:
– Во шмардовка!
Затем спешным шагом уходит проч.
В кармане несколько раз жужжат смски. Засовываю руку, чтобы достать телефон, но нащупываю какие-то бумажки. Это телефон Вовы и письмо от Тома, записку Вовы сразу выбрасываю, а письмо
