Часть 1
Начало
Приемная была просторна и шикарна. А секретарша – молода, красива и сексапильна. Павлик с интересом разглядывал и первое, и второе. На девушку смотреть было интереснее, но как только она села за массивный стол, скрыв таким образом от Павлика свою нижнюю половину, мотивация уменьшилась ровно в два раза. Впрочем, верхняя половина девушки тоже была что надо. «Лет двадцать пять, максимум – двадцать семь», – прикинул Павлик. Высокая, сто семьдесят точно, даже пожалуй чуть выше. Длинные русые волосы, кругленькое личико со смешно вздернутым носиком, пухлые губы, чуть тронутые неяркой помадой, и огромные глаза. «Как у трепетной лани, – подумал Павлик и улыбнулся. – Вот ведь, – продолжил он размышлять, исподтишка поглядывая на хозяйку приемной, – трепетную лань, поди, никто толком и не видел, а глаза такие: как встретишь – и уже не сомневаешься, чьи они. Устойчивый архетип», – он улыбнулся еще раз, но уже про себя, и продолжил наблюдать за обладательницей трепетных глаз. Та что-то сосредоточенно печатала, изредка отрываясь от монитора и заглядывая в лежащие перед ней на столе листы. Она тихонько шевелила губами, словно проговаривая про себя текст, и выглядело это на редкость серьезно, но Павлик снова подумал о том, что трепетности и трогательности в ее облике гораздо больше, а неприступность – лишь фасад, за которым подлинная суть скрыта от посторонних и докучливых глаз. Тонкие пальцы бегали по клавиатуре с невероятной скоростью. Вдруг, словно вспомнив о чем-то, секретарша на миг отвлеклась от монитора и посмотрела на Павлика:
– Может быть, все-таки кофе или чай?
Хотя спросила девушка вроде бы довольно приветливо, молодой человек внезапно смутился и неловко махнул рукой:
– Не, спасибо, уже достаточно на сегодня.
Она кивнула и снова повернулась к компьютеру, а Павлик смутился еще сильнее и неожиданно разозлился на себя:
– Хотя нет, раз так, давайте кофе!
Непоследовательность посетителя, похоже, никак не удивила девушку, а если и удивила, то ей удалось никак этого не показать.
– Черный? Сахар, сливки?
– Черный с сахаром, сливок не нужно.
Павлик поерзал на диване и уставился в огромное окно. Москва была где-то далеко внизу. В нескончаемой пробке ползли машины по набережной Москва-реки, сновали толпы людей, похожих отсюда на муравьев. Павлику почему-то пришла на ум огромная анаконда, бесцельно ползущая из безымянного ниоткуда в не менее загадочное никуда. Очевидными становились тяжкие внутренние противоречия, которые раздирали ее, однако некая скрытая и только ей самой понятная внутренняя мотивация заставляла эту змею лениво изгибаться, замирать на время, и все это только затем, чтобы снова начать движение к цели, весьма при этом смутно ею самой осознаваемой. Небо было пронзительно синим и приветливым. Небольшие кучевые облачка походили на редких косматых барашков, пасущихся на голубых просторах. От неба веяло покоем и благодатью, от судорожных перемещений гигантской анаконды внизу – обреченной неустроенностью, но все вместе – покой горнего и неустроенность дольнего московских улиц – создавало общее ощущение завершенности и странной гармонии. Впрочем, стоило только сместить фокус внимания на что-то одно – на медленно передвигающиеся по небу облака или на судорожные движения неприкаянной анаконды внизу – гармония тут же рушилась, и чтобы ощутить ее еще раз, приходилось делать усилие и снова собирать в фокусе внимания верх и низ.
Павлик оторвал взгляд от пейзажа за окном и принялся рассматривать приемную. Большое и довольно-таки пустое пространство: почти правильный квадрат, минимум обстановки, блестящий паркет со спокойным рисунком, светлые стены. Массивный стол хозяйки приемной, небольшая тумба с офисной техникой да гостевой диван, на котором устроился он сам. На столе царил сверхстрогий, почти спартанский порядок: лишь одинокий компьютер, телефонный аппарат да перекидной календарь украшали его широкую сверкающую поверхность. Ни картин на стенах, ни каких-нибудь обычных офисных безделушек на столе секретарши. В небольшой и неприметной нише рядом со столом примостился открытый шкаф с несколькими папками. Очевидно, из-за огромных окон – от самого пола и до потолка – размеры приемной казались еще больше, а может быть, дело было в потоках света, наполнявших пространство. Временами Павлику с легкостью представлялось, будто квадрат приемной – лоскуток ковра-самолета, который парит над кипящей от зноя Москвой в бездонном небе. От размышлений его отвлек звонок мобильного. Девушка поднесла трубку к уху скупым отточенным движением, а затем легкая улыбка чуть тронула ее губы.
– Да, Игорь Сергеевич, гость тут. Ждет. Да, кофе предложила. Хорошо, сейчас все сделаю.
Павлик внимательно смотрел на секретаршу, и потому не пропустил ни легкого румянца, внезапно полыхнувшего на ее щеках, ни искру смешинки в серьезных, если не сказать строгих, глазах. Он встряхнул головой и даже немного расстроился: уж больно хороша была девушка, а едва заметная метаморфоза, произошедшая с ней после звонка, лишь добавила ей очарования. Она подняла глаза на Павлика, и он снова поразился: и смешинка, и румянец исчезли без следа. Взгляд снова стал строгим, деловым и даже, пожалуй, оценивающим. «Ледяное гостеприимство», – почему-то пришло на ум Павлику, и он даже помотал головой, словно отгоняя от себя наваждение.
Девушка вышла из-за стола, и взору Павлика открылась нижняя половина хозяйки приемной, увидеть которую ему удалось лишь мельком, когда он только вошел. Эта нижняя половина, действительно, была что надо, а в сочетании с верхней, разглядеть которую получилось более-менее подробно, все выглядело так, что становилось понятно, как именно родилась поговорка «Ни убавить, ни добавить». Судя по всему, автор ее увидел нечто подобное, совершил несколько итераций в попытке улучшить увиденное, а потом, осознав тщетность и бесперспективность этого занятия, бросил безнадежное дело и ограничился той самой поговоркой для пользы грядущих поколений. «Вот уж правда, – подытожил Павлик, – ни убавить, ни добавить, причем нигде: ни сверху, ни снизу, ни с боков». Везде всего было столько, сколько нужно, и Павлик, сам себе не отдавая отчета, очень быстро провалился в бездумное созерцание открывшейся ему целостности образа хозяйки приемной. Серый костюм в легкую светлую полоску – пиджак и юбка – подчеркивал все, что надо было подчеркнуть, скрывал все, что требовалось скрыть, и оставлял простор для фантазии ровно в таком объеме, что мысли молодого человека моментально приняли направление не совсем приличное. Девушка спокойно стояла и ждала, когда гость закончит осмотр, и лишь курносый и аккуратный носик, казалось, вздернулся еще больше, а в глазах, правда, пока еще едва заметно, посверкивали льдинки.
Павлик внезапно осознал, что пауза затянулась совсем неприлично, покраснел и вскочил с дивана. Секретарша
