Анна снова помахала рукой и проводила машину глазами. Войдя внутрь, проверила нижний этаж, после чего поднялась в спальню. Никакого запаха одеколона. Несмотря на волнение, она двигалась медленно, осторожно.
Вошла в спальню Авы и поискала глазами книжный шкаф. Тот отыскался в углу комнаты, втиснутый между окном и туалетным столиком. По сравнению со многими антикварными предметами в комнате — и в доме — он не был чем-то особенным. Фута четыре высотой, с простыми крашеными полками, потертыми краями.
Шварцман задернула шторы и щелкнула выключателем. Комнату залил теплый янтарный свет старого потолочного светильника.
Она распахнула створки и внимательно изучила названия. На верхней полке — Альенде, Кингсолвер, Оутс, Уокер, Энджелу. Книги, которые Шварцман, конечно, читала. Но ни одно из названий не вызывало воспоминаний о тете. Она опустилась на колени и вытащила книгу «Я знаю, почему птица поет в клетке». Переплет был помят в нескольких местах.
Анна пролистала страницы, но не нашла ни пометок, ни загнутых уголков. Она вернула книгу на место и окинула взглядом остальные, отметив для себя, что все они были в мягких обложках. И еще — что они как будто специально выстроились от самой низкой до самой высокой в произвольном порядке.
Неужели ей придется просматривать каждую, страницу за страницей? В поисках чего? Возможно, это вообще ничего не значило.
Ничего? В это с трудом верилось.
Что ты хотела сказать мне, Ава?
Анна провела пальцами по корешкам. Книги, которых касалась тетя. Ее длинные тонкие пальцы, такие же, как у отца, такие же, как и у нее самой. Их кончики были слегка изогнуты, словно искривленные артритом. Клиническим термином была клинодактилия, состояние, вызывавшее искривление пальцев. Но в случае Авы оно было достаточно легким и, если не присматриваться, не бросалось в глаза. Для Анны это были пальцы, которые всегда выглядели старыми не по годам.
Последней в ряду была «Красная палатка» в твердом переплете. За ней была заткнута другая книга, небольшая и узкая, в мягкой обложке. Совершенно не к месту. Анна вытащила ее и повертела в руках. «Рассказ служанки» Маргарет Этвуд. Края страницы пожелтели, как если бы долго пролежали на солнце.
Шварцман помнила эту книгу. О девушках, которые родили детей без любви и без близких. Она пролистала страницы. В какой-то момент из книги вылетела сложенная записка. Линованная бумага, один край с бахромой там, где его вырвали из небольшой записной книжки. Записка упала на пол. А ее сердце едва не выскочило из груди.
Из гардеробной донесся какой-то звук. Шварцман вздрогнула. Она распахнула дверь, дернула цепочку, чтобы осветить крошечное пространство, и пнула висящую одежду, приготовившись к тому, что сейчас оттуда кто-то выскочит. Платья слегка раскачивались, пластмассовые и картонные вешалки из химчистки словно перешептывались друг с другом.
Плотно закрыв дверь в спальню, Анна заперла ее и уставилась на лежащую на ковре страницу из записной книжки.
На обратной стороне листка виднелся аккуратный скорописный почерк Авы. Тяжело вздохнув, Шварцман дрожащими пальцами подняла и развернула записку. Вверху заглавными буквами написано: «СОБСТВЕННОСТЬ АННАБЕЛЬ ШВАРЦМАН».
Моя дорогая Аннабель,
Я очень надеюсь, что сижу рядом с тобой, пока ты читаешь эти строки, возможно, потягивая из стакана виски «Эван Уильямс» (старый), который мы купили, чтобы отпраздновать этот недавно придуманный план, способ по-настоящему избавить тебя от твоего прошлого. Или, если ты спланировала побег и без меня, мы пьем за твой настоящий — или будущий — успех.
Я знаю, твоя мать этого не одобрит, но у незамужней женщины есть свои преимущества. Ты заслуживаешь лучшего. Возможно, легкое чтение тебе поможет. Ф. Д. Джеймс всегда была одним из моих любимых авторов. Или, возможно, твои вкусы больше похожи на вкусы твоего отца.
Да пребудет с тобой моя вечная любовь,
Ава
Шварцман уронила письмо на деревянный пол и прикрыла руками рот. Рыдания сотрясали грудь, громом отдаваясь в животе.
Откуда Ава могла знать, что Спенсер не успокоится? Или это сама Анна случайно обмолвилась в их редких телефонных разговорах? Обронила нечто такое, что подсказало Аве, что тот продолжает ее мучить даже на расстоянии?
Как долго Ава ждала, что она вновь обратится к ней за помощью?
Смахнув с лица слезы, Анна осмотрела полки в поисках книг Ф. Д. Джеймс. Нашла «Неестественные причины». Вытащила и пролистала, смаргивая застилающие взор слезы. Ничего.
Она вернулась к первой книге и тщательно изучила ее, страница за страницей. Затем нашла второй том. Опять ничего. Затем третий. За окном небо потемнело, солнце спряталось за тучу. Оконные стекла задребезжали под порывом ветра.
Ничего.
По плечам и рукам пробежала дрожь.
Вкусы твоего отца.
Анна помнила, как он читал юридические журналы, местные газеты и «Нью-йоркер». Взгляд привлек роман Клайва Касслера на нижней полке. В отличие от других книг, эта была в твердом переплете.
Шварцман вытащила книгу, повертела ее в руках, пролистала аннотацию на задней обложке — «смертельная игра охотника и его жертвы». Когда же попыталась открыть книгу, оказалось, что страницы склеены. Она проверила переднюю обложку, затем заднюю, но обе не открывались.
Корешок был твердым. Перевернув его вверх ногами, она увидела нечто, похожее на встроенный в книгу выдвижной ящичек. Потянула его. Ящичек выдвинулся всего на полдюйма, а затем застрял, как будто изнутри что-то мешало. Анна просунула в отверстие палец и с усилием вытащила его из книги.
— Ава, — прошептала она, когда тот оказался у нее в руках.
Небольшой картонный ящичек был до отказа набит денежными знаками. Три стопки банкнот.
Она вытащила из него деньги и пролистала. Сплошные сотки. Стопка банкнот по 100 долларов толщиной в два дюйма. Сколько купюр в двух дюймах? Три сотни? Больше?
В одной стопке может быть 30 тысяч долларов. В ящике лежала вторая стопка сотенными купюрами, толщиной с первую. Третья пачка была пятидесятками. Под ними — записка.
Будь свободной, Аннабель. С любовью Ава
Рядом со словом «любовь» стоял знак бесконечности. Любовь до бесконечности. Так бывало говорил ей отец.
Аннабель рассмеялась сквозь рыдания.
С такими деньгами она действительно может исчезнуть. Поселиться в Европе или Южной Америке. И никогда больше не думать о Спенсере.
Но… разве она может все бросить?
У нее было мало друзей, и большинство из них — просто знакомые, потому что она никогда не чувствовала себя по-настоящему привязанной к какому-нибудь месту: ведь за ее плечом вечно маячила тень Спенсера.
У нее не было родственников, кроме матери, да с той за последние три года они виделись в общей сложности всего полтора часа.
