Но из всех художников XX века наиболее тесно был связан с Темзой Стэнли Спенсер. Постоянным предметом изображения для него в течение многих лет был Кукем – прибрежная деревушка между Марлоу и Кливденом. Церковь Пресвятой Троицы была построена здесь в 1140 году на саксонском фундаменте, трактир “Колокол и дракон” открылся в начале XV века. Деревянный мост построили в 1840 году, но уже в 1867 году заменили железным. Спенсер с юных лет настолько сроднился с этим местом, что его студенческим прозвищем, когда он учился в Слейдовской школе изобразительного искусства, было “Кукем”. Повторив выражение Уильяма Морриса, другого художника реки, он назвал свои родные места “земным раем”. Темза стала для него символом Эдема, напоминанием о мировых “первореках”.
Спенсер, кроме того, был одним из тех художников Темзы, кого отличал глубокий эгалитаризм – не социалистическое мировоззрение Уильяма Морриса и не боевитость бесцеремонного кокни, свойственная Тернеру, а то, что можно назвать духовным демократизмом смиренной души. Он почти по-блейковски благоговел перед человеческим телом и понимал святость Божьего творения. И это – опять-таки благодаря реке. Вспоминая детство, Спенсер писал: “…мы плаваем и смотрим на берег сквозь камыши. Я плыву прямо по солнечной дорожке. Иду домой завтракать с мыслью о прекрасной полноте дня. Утро благословляет меня, и я хожу под этим благословением”. Упоминание о солнечной дорожке приводит на ум поглощенность Спенсера-художника природой солнечного света; некоторые его полотна, подобно картинам Тернера, насыщены его святостью. Река излучает свет и как материальная, и как духовная сила. Свет дарует природному миру плодородие и форму; но он, кроме того, символизирует постижение. Река есть свет – это текучий свет. Для Спенсера, как для Тернера и других речных художников, в свете Темзы – сияние вечности.
Погружаясь в реку, плывя по солнечной дорожке, Спенсер испытывал пробуждающееся чувство священного. Об этом художнике верно было сказано, что в своих картинах и суждениях он обращается к неким языческим истокам христианской веры. Но что могло способствовать этому лучше, чем река, пестовавшая как дохристианские, так и христианские обряды? Он писал Эдварду Маршу, купившему его картину “Кукем, 1914”, что понимает “новое и личное значение английского начала в Англии”; ощущение это пробудила в нем жизнь у Темзы.
Спенсер вновь и вновь обращался к своим детским речным впечатлениям. Картине “Подъем лебедей в Кукеме”, изображающей старинный речной обычай, присуще ясновидение и ослепительная яркость воспоминания детства. Спенсер сказал об этой своей работе: “Думая о людях, находившихся на берегу в эту минуту, я испытывал какое-то церковное благоговение”. Так Темза становится храмом. Ее статус священного места подтверждают такие картины Спенсера, как неоконченное полотно “Христос проповедует на Кукемской регате” и “Крещение”, где Иоанн крестит Христа в Темзе. На одном из его ранних рисунков изображена фея, сидящая на листе кувшинки на Темзе, причем, согласно воспоминаниям его сестры, берег который он нарисовал, – тот самый, где Спенсеры играли в детстве. Образы, воспринятые в ранние годы, получали воплощение.
На картине “Воскресение на кладбище в Кукеме” Темза возникает в левом верхнем углу как полоса света – как “золотой брусок”, если вспомнить выражение Уильяма Блейка, – по которой движется на паровом катере к рассветному солнцу группа отдыхающих. Об этих пассажирах Спенсер говорит, что для них “небесная кульминация – в освещенных солнцем заболоченных лугах за излучиной реки”. Это очень похоже на его детское воспоминание о том, как он плыл по солнечной дорожке, и хорошо видно, как сильно повлиял на взрослое художническое зрение Спенсера его непосредственный опыт общения с Темзой. Итак, какова же природа его работ? Он соединяет в них экстравагантность сновидения с изобразительной бесхитростностью и ощущением бытия вне времени. Всеми этими качествами его картины обязаны реке. Художник Исаак Розенберг написал однажды о Спенсере, что “от его полотен исходит то переживание вечности, то ощущение безначальности и бесконечности, какое рождают в нас все шедевры”. То же самое Розенберг мог бы сказать и о реке, не имеющей ни начала, ни конца; сходство показывает, что Темза для Спенсера – это и художественная форма, и содержание.
Такие художники, как Гривз и Спенсер, связаны с рекой столь же тесно, как их предшественники XVII и XVIII столетий; если уж говорить о реке как об источнике преемственности, то в первую очередь это преемственность вдохновения. Во всех своих проявлениях это одна и та же река с явно неизменными берегами и неизменными масштабами; однако ее проявления столь многообразны, что, как Протей, она бесконечно меняет облик, сохраняя сущность. Художник словно бы увидел в движущейся воде Темзы отражение истины.
Глава 38
Речная словесность
Литература реки необъятна. Часть этой литературы ветрена и прихотлива, часть мудра и глубокомысленна. Темзой навеяны многие книги, явно или неявно предназначенные детям. Так река в очередной раз проявляет свою связь с невинностью. Река побуждает писать книги-сновидения. Она также поощряет к сочинению историй об отплытии и расставании. И, конечно же, она неравнодушна к темам времени и судьбы. У речных прозаиков заметна склонность временами в ходе повествования переходить на стихи – как будто прозаический отклик для реки как таковой избыточен. Описания речных путешествий более насыщены событиями и истолкованиями, нежели требует спокойное физическое переживание Темзы. В определенном смысле она стала словесной рекой, без конца создаваемой и пересоздаваемой писателями, которые по ней плавали.
Авторы начала XX века часто использовали реку как повод для разговора о разрушительном действии времени, об упадке былых ценностей – а между тем сам тот “современный” мир, от которого они с отвращением отшатывались, впоследствии стал благословенным прошлым, об утрате которого мы сожалеем. Так, во втором томе своих “Деревень долины Темзы” (1910) Чарльз Харпер с раздражением пишет о звуках современности, нарушающих покой мидлсекского берега, – о “руладах шарманки, криках разносчиков, скрежете трамвайных колес на поворотах”. Кто из нас в XXI веке не был бы рад все это услышать? Вздохи листвы под порывами ветра, прибрежный плеск волн – эти звуки одинаковы столетие за столетием. Но шумы, свойственные прошедшей эпохе, могут, по контрасту, глубоко волновать нас. Темза порой диковинно обращается со временем.
Речная проза – вещь чрезвычайно древняя. Самым ранним автором, который полностью посвятил свой труд этой теме, возможно, был Ктесий, придворный врач царя Артаксеркса Мемнона, писавший в начале IV века до н. э. Триста лет спустя появилось первое китайское исследование рек; в VI веке н. э. книга подверглась переработке и при этом неизмеримо выросла в объеме. Первые английские описания рек датируются, однако, лишь XVI и началом XVII веков: это труды Лиланда, Камдена и Гаррисона. Отдельные упоминания о Темзе встречаются и у хронистов более ранних времен, таких, как Беда Достопочтенный и Гильдас, но серьезного, систематического рассказа о ней не было. Джона Лиланда можно назвать первым профессиональным путешественником; его “Путеводитель” стал образцом и источником вдохновения для современников. Весной 1542 года он совершил поездку по долине Темзы и оставил описания прибрежных городков Мейденхеда и Рединга, Фарингдона и Уоллингфорда. Его текст – это скорее пестрое собрание эпизодов, чем связное повествование, однако собранный им материал представляет огромный интерес для тех, кого интересует история Темзы:
