— Дыры?
— Канву.
Василиса кивнула, верно, проникшись глубиной познаний. И склонив голову набок, уточнила:
— А проклятье?
— Как-нибудь и с проклятьем уживемся…
— И с лошадьми. Я… не оставлю все так, — она все же присела на стул, который стоял слишком уж далеко от кровати. — От конюшни мало что осталось. Ее Марья немного повредила. Она не специально, просто испугалась за меня, вспыхнула… вот… а потом еще люди Вещерского разбирать стали. Вывозят куда-то. Кажется, фундамент тоже выкопают, хотя уже бесполезно. Ничего там не осталось. Но я подумала, что пускай. Я новую построю…
Она посмотрела настороженно и выжидая, будто опасаясь, что он, Демьян, скажет, будто новую строить не нужно, а то и вовсе запретит глупостями заниматься.
— И хорошо, — Демьян понял, что улыбается. — Новая конюшня. И новые лошади. Что может быть лучше?
А на вопрос Василиса так и не ответила.
Пускай.
Он снова спросит. Потом. Позже. Когда выберется из этой треклятой палаты, и тогда дождется ответа. Или спросит еще раз.
И еще.
Он будет спрашивать столько, сколько понадобится, чтобы быть услышанным.
Эта мысль успокоила.
…Василису украли в середине июня.
Хороший месяц. Лето только-только разгорается, и трава еще сохраняет былую яркую зелень. С моря тянуло прохладой, а небо обещало дождь.
Василиса просто-таки кожей ощущала его близость, и радовалась заранее, ибо духота последних дней вымотала ее изрядно. Да и не только ее. Марья сделалась не в меру ворчлива. Александр, приехавший слишком поздно и обиженный, что не удалось ему принять участие в этаком приключении, вовсе дома не появлялся, добавляя Марье ворчливости, а Вещерскому, которому эта ворчливость и доставалась, — недовольства. Стал беспокоен некромант, утверждавший, будто в его-то присутствии вовсе необходимости более нет, что слишком уж людно в доме сделалось для того, кто всегда умел ценить одиночество.
И вообще, того и гляди сестры, обнадеженные этаким его длительным гостеванием, решат все же устроить его личную жизнь. А Ладислав того не желает. И Алтана Александровна, слушая горестные его речи, кивала и подсовывала очередной пирог.
Она тоже любила готовить.
А двум хозяйкам на одной кухне как ужиться…
В общем, поэтому ли или же просто так, но Василиса позволила себя украсть. Вот прямо так, когда спросили ее:
— Барышня, а разрешите украсть вас.
Она и кивнула.
Мол, разрешаю.
И добавила:
— Только не упади.
А похититель вздохнул. Ему и самому падать страсть до чего не хотелось. В общем, решив облегчить задачу, Василиса сама в седло и забралась.
— Как тебя вовсе из палаты выпустили? — поинтересовалась она тихо.
Стрекотали сверчки. Пели птахи. И да, дождь лишь обещался, но утомленная солнцем земля готова была пить его.
— А меня не выпускали, — ответил Демьян. — Я сбежал.
— Ты… что?
— Сбежал. Понимаешь… появилась какая-то донельзя странная девица, стала расспрашивать про тебя, про некроманта этого… и все с намеком…
Похоже, предчувствия Ладислава не обманули.
— И я понял, что если не потороплюсь, то тебя украдет кто-нибудь другой.
— Ладислав знает о моей… неприятности.
— И еще он некромант, — проворчал Демьян, пришпорив лошадку. Хмурый, пасшийся неподалеку, поднял голову и тихо заржал, будто интересуясь, вправду ли хозяйка столь ему не доверяет, что собралась путешествовать этаким престранным образом. — Мало ли до чего додумается.
— Я бы не согласилась.
— Ты эту девицу не видела. А я слышал, что у него таких пять и вообще…
Он сидел ровно и столь уверенно, что человек незнакомый мог бы обмануться, счесть Демьяна совсем уж здоровым. Однако к счастью своему Василиса знала правду.
— …и вообще мне так спокойнее. А мне целители велели оставаться спокойным, — завершил речь Демьян.
— Тогда да, — Василиса кивнула. — И… куда поедем?
— Недалеко.
И вправду недалеко.
Сосновый бор и струны солнца, которые протянулись от неба к земле. Звон ветра. Запах смолы и капли ее, янтарные, яркие, словно бусы поверх кольчуг старой коры.
Сухой мох.
И кусты черники, на которых переливаются темные глянцевые ягоды.
— Еще ведь… все равно рано? — Василиса не удержалась, сорвала одну.
Сладкая.
— Рано. Наверное, — Демьян спешился тяжко и, освободив кобылу от узды, закинул повод на ближайшую ветку. — Я ничего в растениях не понимаю. Попросил… Павлушу… мой… ученик, а теперь уже преемник, похоже.
Он и ходил-то осторожно, с опаскою, а туда же порядочных женщин красть.
— Сказали, что жить я, конечно, буду, но вот к службе негоден.
— А Вещерский?
— Он сказал, что здоровьем не вышел с целителями спорить. Да и я сам… честно, понятия не имею, что будет дальше. Я как-то привык при службе. А теперь вот отвыкать придется.
Демьян неловко опустился на сухой мох.
— Не подумай, что… наградой, сказали, не обидят… земель выделят, да и…
Василиса протянула горсть ягод.
Есть чернику одной показалось не то, чтобы невежливым, скорее неправильным. А Демьян взял.
— Бельцевские объявились. Дядюшка предлагает восстановить меня в правах.
— А ты?
— А я… не особо, — Демьян ягоды ел осторожно и сосредоточенно. — Не чувствую я… родства. Чужие люди. Чужие дрязги. Не хочу встревать.
— Тогда не надо.
— Земель здесь выделят… если чуть дальше… у Павлуши супруга из водных магов, сказывал, что, если нужно, то поможет, выведет источники на волю. Будут пастбища… пригодятся ведь?
— Пригодятся, — согласилась Василиса. — Пастбища всегда нужны.
— Вот и я подумал…
Вдвоем есть чернику было вкусно.
Сладкая.
И терпкая. И какая-то самую малость неправильная, с легким медовым привкусом, вовсе этой ягоде нехарактерным.
— Так выйдешь за меня замуж? — повторил Демьян вопрос.
— А…
— Я говорил с Константином Львовичем. И с твоею бабушкой.
— Двоюродной.
— Думаешь, она теперь на двоюродную согласится? — усомнился он. И Василиса, подумав, решила, что Демьян прав.
Не согласится.
Уж как Алтана Александровна кухню обжила, переиначила на свой лад, так и жизнь Василисину переиначит, если, конечно, Василиса позволит. А она не позволит.
