Книга Тени тевтонов - Алексей Иванов

Старый сухогруз «Святой Адальберт» вышел около семнадцати тридцати в сопровождении тральщика. В трюмах размещалось трофейное оборудование для верфей, а на палубу в Пиллау посадили шесть сотен интернированных поляков. Охраняли их три красноармейца, хотя охрана вовсе не требовалась: поляки возвращались домой, в Польшу. Утром «Святой Адальберт» должен был пришвартоваться в порту Готтенхафен – в польской Гдыне.

Клиховский постелил под себя пальто и полулежал возле фальшборта. Судно казалось неподвижным, хотя сквозь вырезы шпигатов Клиховский видел гребни бегущих под бортом волн. Ветер растеребил по небу облака, словно мягкую кудель на мелкие клочья, и закат подсвечивал их вишнёвым огнём. Тонкая стрела подъёмного крана чуть покачивалась и поскрипывала. Люди на палубе лениво переговаривались, делились снедью, спали, штопали одежду, играли в карты, курили. Переливчато звучала губная гармошка.

Гдыня – это совсем рядом с Данцигом. Что ждёт его, Клиховского, в родном городе? По слухам, Данциг жестоко пострадал в уличных боях. Жива ли Марутка, его Рыся? Живы ли Берчик, Людвичек и Чарусь, ради которых он, Клиховский, полез в бункеры Пиллау? Может, жена и дети давно погибли, и все усилия найти Лигуэт изначально были бессмысленны?.. Клиховский не изводил себя предчувствиями беды, как не мучил и сожалениями о сделанном. Что было, то было. Как будет, так будет. А он просто принимает судьбу.

Прошлое было таким же неизвестным, как и будущее. Капитан Луданная не снизошла до разговора. Конечно, Клиховский понял, что отряд Луданной напоролся в катакомбах на танк, потерял командира и отступил. Но куда пропал Володя? Куда подевались Людерсы? А гауляйтер? Он сбежал в своей подводной лодке или погиб? И кто подорвал тоннель? И главное, почему всё получилось именно так?.. Клиховский смирился, что никогда не услышит ответов на свои вопросы. Стихия истории своё движение не объясняет.

Он задремал.

И сквозь одну реальность зыбко проступила другая, которая, возможно, располагалась где-то на полпути к истине. Клиховский узнал свой Гданьск – или, если угодно, Данциг. Небо над ним в густом дыму; из дыма вываливаются русские бомбардировщики, проносятся над черепичными крышами и улетают обратно в тёмный дым. Взбаламученная и замусоренная Мотлава, из которой торчат мачты и трубы затопленных судов, взметаются водяные столбы от упавших бомб. На одном берегу реки тесный строй фигурных домов разорван провалами разрушений, а в тех зданиях, что ещё стоят, выбиты окна и обломаны фронтоны. На другом берегу пылают старинные высоченные амбары-шпайхеры.

Сдвоенная башня Журава лишилась бревенчатого клюва и зоба: доброму чудищу выжгли его ганзейское лицо. И всё вокруг в полном беззвучии. Точнее, в тишине играет пластинка на патефоне: «Лили Марлен», а что ещё?.. А посреди этой гекатомбы – летнее кафе под полотняным навесом, и он, Винцент Клиховский, сидит за столиком с кружкой хеля, а напротив – профессор Козловский, и официант в белой рубашке и с чёрной бабочкой ставит перед дядей Леосем другую кружку с хелем. И в своём странном сне Винцент уже всё знает о событиях, произошедших в катакомбах Пиллау.

– А ведь ты был одним из лучших студентов, Вицек, – с печалью говорит дядя Леось. – Тебе всё было дано. Почему же ты провалил экзамен?

– Я не понимаю! – отвечает Клиховский. – Я не понимаю!..

– Да, ты ничего не понимаешь, – кивает дядя Леось. – Начнём с того, что ты забыл важного героя из этого сюжета. Зиггона.

– Зиггона? – изумляется Клиховский.

– Каетан спас его от зубра, а зиггон потом задержал Каетана и тем самым не позволил забрать Лигуэт у магистра или Рето, когда эти немцы обессилели на мосту. А ты в Лохштедте стащил с мины того литовца – Пакарклиса. И он тоже задержал тебя, не отдавая пропуск в Шведскую цитадель.

– Разве пара часов промедления что-то изменила бы?

– Безусловно, Вицек. Ты бы сразу отнял меч у Людерса – ещё на входе в комплекс «HAST». И Людерс не убил бы этих несчастных молодых людей. Ему нечем было бы замкнуть контакты на взрывателе.

– Людерс – это Рето фон Тиендорф? Да?

– Увы, да, – соглашается Козловский. – Ты искал подобие не в том, в чём следовало. Какая разница, молод он или стар? Он всё равно любил суккуба – Хельгу. Их обоих бросили в темницу. Чтобы спасти суккуба, Людерс бежал и Лигуэтом открыл врагам дверь в убежище. Тут всё очевидно, Вицек.

Клиховскому кажется, что его хлещут по лицу.

– А кем же являлся русский солдат? – глухо спрашивает он.

Круглые очки Козловского блестят отсветом горящих шпайхеров.

– Ты забыл, что такое любовь, Вицек. Русский солдат и немецкая девушка полюбили друг друга. Они действовали заодно. Вдвоём они и стали суккубом.

Клиховский молчит, поражённый.

– Ты помнил о двойственной природе суккуба, – продолжает Козловский, – и решил, что девочка, переодевшаяся мальчиком, и есть суккуб. Вицек, она поменяла одежду, а не природу. Сигельда была с армариусом Рето, как Хельга – с дядюшкой, а Сигельд – с Каетаном, как русский солдат – с тобой. Червонка воспылал страстью к Сигельде, как русская контрразведчица – к солдату Володе. Это всё происходило перед твоими глазами. Ты видел, но не понимал. Сигельда и Сигельд – одно существо. Солдат и его девушка тоже едины, они слиты нераздельно своей любовью!.. Вицек, кто из нас двоих человек?

– А ты уже не человек, дядя Леось? – зло говорит Клиховский.

– Я предатель, – беспощадно усмехается Козловский. – И я давно мёртв. Для тебя я – Бафомет. Ты должен был почуять это ещё при первой встрече.