Он повалил ее на густую, покрытую душистыми цветами траву…
— Я люблю тебя, — прошептал Рамон, а его ласки были такими нежными, что она не могла не поверить ему.
Несколько часов спустя, когда они возвращались назад, обнимая друг друга за талию, Нэнси спросила:
— Как называется этот горный поток?
— Рибейра де Джанела, — сказал он, и его рука скользнула к ее груди.
— Джанела. Прекрасное имя. — Позже Нэнси сама удивлялась, почему она спросила об этом. Почему это чудесное имя так запомнилось ей. Может быть, подсознательно она уже тогда чувствовала, какой смысл приобретет оно для нее. А сейчас она знала только, что наступают сумерки и на рассвете отплывает «Аквитания», а Джек не намерен уезжать без нее.
Нэнси была почти уверена, что он ждет в ее номере, чтобы еще раз поговорить. Но его там не было. Мария сообщила, что приходила мисс Гизон, чтобы принести свои извинения, и внезапно почувствовала себя плохо. По тону Марии можно было понять, что болезнь мисс Гизон не стоит воспринимать серьезно. Тем не менее Нэнси позвонила Джеку.
— Как чувствует себя Сайри? Мария говорит, что утром ей было плохо.
— Все в порядке. — Голос Джека звучал уверенно и твердо. Чувствовалось, что сейчас он владел собой лучше, чем в предыдущие два дня. — Полагаю, ваш последний разговор расстроил ее, но сейчас все прошло.
— Рада слышать это, — холодно произнесла Нэнси. Для того чтобы расстроить леди с таким характером, как у Сайри Гизон, надо, вероятно, сказать что-то уж слишком резкое, а не пару ничего не значащих слов.
— Я отплываю завтра и по-прежнему хочу, чтобы ты уехала со мной, Нэнси. Все встало бы на свои места. Мы могли бы договориться, если бы ты была благоразумной…
— Нет, Джек. — В его голосе звучала такая разительная перемена отношения к ней, что Нэнси была вынуждена сесть на стул. — Я остаюсь с Рамоном, но даю тебе слово, что не сделаю ничего, что могло бы повредить твоему будущему.
Последовала продолжительная пауза. Как она могла, оставив его, не повредить его карьере, оставалось для него загадкой. Джек уже начал сомневаться в ее здравомыслии. Но это не важно. Через несколько часов она будет без сознания и окажется на борту «Аквитании» в его каюте.
— Подождем с разводом хотя бы месяц, — сказал он доброжелательно. — Мы могли бы пока все сохранить в тайне от прессы?
— Да, Джек. Извини.
— Хорошо.
Раздались короткие гудки. Они даже не попрощались друг с другом.
* * *
Вечер обещал быть очень веселым. Появился Ники под руку с сияющей Флэр Мольер. Когда он посмотрел на Нэнси, взгляд его был лукавым и укоризненным. Позднее, танцуя с ней, в то время как Рамон пристально наблюдал за каждым их движением, Ники сказал:
— Кажется, наш хозяин вытеснил меня.
— Нет, Ники, все не так.
— Значит, я был не чем иным, как интерлюдией? — спросил он, принимая обиженный вид.
Нэнси засмеялась:
— Очень приятной интерлюдией.
Рамон смотрел на них чертом.
— Тот, кто прозвал его «Пантерой», был очень проницателен, — сказал Ники, кружа Нэнси в дальнем углу зала. — Чем скорее я верну тебя ему, тем лучше, по крайней мере для моей безопасности.
Вир танцевал с маленькой графиней Запари, и когда бы его взгляд ни встречался с Нэнси, в нем отражались теплые чувства. В его глазах больше не было горечи, и Нэнси вздохнула с облегчением.
— Неужели обязательно танцевать, прижимаясь так близко к этому проклятому русскому? — сердито спросил Рамон.
Нэнси лукаво улыбнулась и сказала с притворной скромностью:
— Я делаю то, о чем ты просил, дорогой. А ты говорил, что я должна общаться с людьми и заменить Зию в роли хозяйки. Зия же всегда танцевала с гостями…
— Гости моей матери не были ее любовниками, — мрачно сказал Рамон. Когда позднее появился князь Феликс и решил пригласить на фокстрот восхитительную хозяйку, Рамон так посмотрел на него, что тот замер на месте.
Лишь целомудренному Чарльзу Монткалму Рамон с большой неохотой позволил потанцевать с Нэнси. Но и за ними он непрерывно наблюдал, будто Чарльз представлял собой угрозу женскому полу и мог похитить его возлюбленную во время танца.
Нэнси все чаще и чаще задумывалась о предстоящем отъезде мужа.
— Дорогой, пожалуйста, не сердись на меня, но я думаю, мне следует повидать Джека в последний раз.
Они танцевали вальс, и Рамон плотно прижимал ее к себе.
— Конечно, любовь моя, если ты считаешь, что так надо.
Нэнси подозрительно посмотрела на пего. Такая уступчивость была несвойственна Рамону.
— Ты действительно так думаешь?
— Почему бы нет? Ты же сказала, что разводишься с ним. Кажется, он понял сложившуюся ситуацию. Я считаю, что ты должна вежливо попрощаться с ним.
— Рамон… — В его голосе и взгляде было нечто такое, чего она раньше никогда не замечала. Нэнси заколебалась. Почему он стал вдруг таким податливым? Это не похоже на Рамона. Вряд ли Джек не беспокоил его. Прозвучали последние звуки «Венского вальса».
— Ну я пойду, — с трудом произнесла Нэнси. Рамон поднес ее руки к своим губам и поцеловал их. Его улыбка была просто ангельской. Не на шутку встревоженная Нэнси быстро вышла из зала и направилась в семнадцатый номер. Джек не показывался на публике с самого прибытия. Он хотел, чтобы как можно меньше людей знало, что он живет здесь в разных номерах с женой, выполняющей роль хозяйки отеля.
Последний разговор с Джеком по телефону был для Нэнси такой же загадкой, как и разрешение Рамона увидеться с ним. В голосе Джека не было ни агрессивности, ни обвинений. Он был спокойным и сдержанным и говорил так, будто выступал перед публикой. Он надеялся, что в конце месяца она вернется в Вашингтон. Он сообщит друзьям, семье и коллегам, что она отдыхает. На какой-то момент Нэнси овладело желание сказать ему, что она никогда уже не вернется в Вашингтон, что она умирает, что это их последнее прощание. Они прожили вместе семнадцать лет, большую часть своей зрелой жизни. Казалось насмешкой то, что они расстаются, словно совершенно чужие люди после мимолетного знакомства в поезде или на корабле.
— Джек… — начала она, но он даже не повернул головы в ее сторону, продолжая укладывать свой чемодан из крокодиловой кожи. Он был далек от нее, как луна.
— Прощай, Джек.
— Прощай, Нэнси.
Она постояла еще несколько мгновений, наблюдая за безукоризненно одетым незнакомцем, укладывающим щетку для волос, расческу, запонки для манжет и заколки для галстука. Говорить было не о чем. Прощание закончилось. Нэнси повернулась и вышла из комнаты.
Когда она снова вошла в танцевальный зал, грусть в глазах Рамона сразу сменилась необычайным теплом. В конце концов, важно не сколько времени ты провела с человеком, а как ты провела это время. Нэнси довольно долго прожила с Джеком, но все эти годы теперь казались лишенными всякого смысла. С Рамоном же каждая секунда была на счету. Нэнси вернулась в его объятия, как возвращается почтовая голубка, и они были вместе, пока он не сказал:
