– Я в курсе, – улыбнулся Фрэнк.
– Но отец сказал: «Бессмертной». Как ты думаешь, почему он выбрал именно этот критерий?
– Ники, но это же любому понятно. Сейчас ты слишком хрупкая, а после твоего перерождения мы станем равны.
– То есть, отец считает, что сейчас ты своими... кхм... прикосновениями можешь мне навредить?
– Я не могу навредить тебе, Солнышко, – голос Фрэнка стал очень серьёзным. – Физически не могу. Я скорее умру.
– Я знаю, – улыбнулась я. – Но всё же давай резюмируем: запрещены не все прикосновения, а только те, которые могут причинить мне вред? Так?
– Стоп, Солнышко, погоди. Твой отец имел в виду не совсем это...
– Наверное. Точнее – я в этом уверена. Но ему нужно было формулировать, так чтобы «разночтений» не возникало. А теперь скажи, Фрэнк, чем поцелуи могут мне навредить? Да, ты гораздо крепче меня и в сотни, в тысячи раз сильнее. Но если тебе удаётся носить меня на руках так, что я не испытываю при этом ни малейшего дискомфорта, если твои руки могут прикасаться ко мне настолько осторожно и бережно, то что не так с твоими губами? Они могут раздавить меня или поранить? Обжечь или заморозить? Или они вообще ядови...
Закончить свою мысль я не успела – мне помешали губы Фрэнка, прижавшиеся к моим губам. Вот теперь я их прекрасно ощутила – это не было прикосновение травинки или крыла бабочки. Нет, я чётко чувствовала их, нежно и бережно исследующих мои губы. В это же время ладони Фрэнка охватили мои щеки, удерживая моё лицо неподвижно, видимо, все ещё опасаясь сделать мне больно неловким движением, но это было уже не важно – я с энтузиазмом окунулась в новые для меня ощущения. Я прижималась губами к губам Фрэнка, исследовала их, неумело пыталась повторить их движения, и, похоже, у меня получалось. Его губы были плотными, даже жёсткими, но при этом умудрялись касаться меня с такой нежностью, что я не замечала разницы между нами – это был мой Фрэнк, и он был идеален!
Поначалу ощущения были для меня совсем новыми, и чувство удовольствия было скорее у меня в голове, от самого осознания – это же наш первый поцелуй! Но, постепенно, я стала чувствовать, как реагирует всё моё тело – крохотные электрические разряды зарождались в месте нашего соприкосновения и разбегались по всему моему телу, под ложечкой появилась лёгкая, тянущая, но приятная боль, скорее – спазм, от которого щемило в груди. Моё дыхание участилось, я испытывала странное чувство незавершённости. Мои руки обхватили голову Фрэнка, ероша короткий ёжик его волос. На долю секунды я пожалела о его роскошной шевелюре, пострадавшей в огне, но мысль была едва уловимой, и тут же исчезла, стоило языку Фрэнка пройтись по моей нижней губе. Новый взрыв тактильных ощущений заставил меня застонать и попытаться повторить его движение. И в этот момент Фрэнк отстранился от меня, удерживая мою голову, не позволяя продолжить это невероятно приятное для меня занятие.
Какое-то время мы смотрели друг другу в глаза, тяжело дыша и пытаясь выровнять дыхание. Наконец я смогла-таки пробормотать.
– Спа... спасибо…
– За что? – голос Фрэнка звучал тоже не особо ровно.
– За то, что выполнил мою просьбу, – улыбнулась я.
– Это тебе спасибо.
– За что?
– За то, что дала мне возможность выполнить твою просьбу. Я действительно разрывался между своей клятвой и твоей просьбой, которая, вообще-то, полностью совпадала с моим желанием.
– Значит, теперь мы сможем целоваться без проблем? – выпалила я.
– Определённо, сможем. – И, в подтверждение своих слов, Фрэнк снова поцеловал меня, коротко, но очень сладко. – Но со всем остальным нам всё же придётся подождать твоего бессмертия, тут твой отец прав.
– Ладно, – кивнула я, соглашаясь.
Но данный момент мне достаточно было поцелуев и того, что мой вчерашний Фрэнк вернулся. Эта невидимая стена меня сильно напрягала, я даже не понимала – насколько, пока она не исчезла. Пока удовлетворюсь этим, а там будет видно. Что-то мне подсказывало, что двадцать пять лет ни я, ни Фрэнк не выдержим.
Теперь, когда «программа-минимум» была выполнена, я смогла расслабиться. Поскольку я продолжала сидеть на коленях у Фрэнка – ну, роса же, полуденная, ага, – то решила этим воспользоваться и расположилась с удобствами, привалившись плечом к его груди, а голову пристроив на его плече – так было очень удобно любоваться его точёным профилем.
– Ты такой красивый, – выдохнула я, понимая, что за какие-то неведомые заслуги получила от судьбы удивительное сокровище.
– Ну что ты, Солнышко, – скулы Фрэнка слегка окрасились румянцем. – Я самый обыкновенный.
– Ладно, продолжай в это верить, – захихикала я. – А почему «Солнышко»?
– Потому что ты, своим появлением озарила мою жизнь, которая проходила весьма... тускло. После твоего появления она засияла ярким светом и заиграла всеми цветами радуги. Я так долго тебя искал и уже практически отчаялся встретить.
– Долго?
– Очень долго. В нашей семье мы сотни лет ищем своих половинок, это вроде как нормально. Но ещё никто не искал так долго, как я. Пятьсот лет – максимум. Все мои братья и племянники давно встретили своих половинок. Их нашли даже правнуки одного из моих братьев! А я всё ждал. И не находил. Совсем уже отчаялся...
– Фрэнк, – я поняла, что этот вопрос возник у меня впервые. – А сколько тебе лет?
Я, конечно, понимала, что ему уже много. Но для меня возраст никогда не был чем-то особо важным. Точнее – возраст взрослых. Дети всё же росли, менялись, взрослели. Им праздновали дни рождения, поскольку годы были вехой в их жизни. Взрослые не менялись вообще. Дед Алекс, которому было уже намного больше трёх тысяч, и его сын Тобиас, девяноста четырёх лет, переродившийся всего три года назад, выглядели ровесниками. Поэтому прежде мне как-то в голову не приходило спросить у Фрэнка его возраст. Это не было чем-то важным. Но сейчас мне просто стало любопытно.
– Мне девятьсот пятьдесят девять, – ответил Фрэнк, чуть насторожено. Наверное, не знал, как я отреагирую. Может, он ждал испуга или удивления – число всё же было огромным. Вот только я росла среди обладателей гораздо бо́льших возрастов, так что меня подобным было не удивить, и уж тем более – не испугать. Так что моя реакция стала для него полной неожиданностью – я захихикала.
– Ты старше моего отца на двести шестьдесят пять лет! – Фрэнк слегка нахмурился, не совсем понимая причину моего веселья, и я пояснила: – А он называл тебя «сынок».
– Да, действительно, забавно, – Фрэнк заметно расслабился, убедившись, что у меня вовсе не истерика или шок. А я продолжала хихикать.
– Он даже выглядит моложе тебя, – продолжала я веселиться. – И от этого его «сынок» звучит ещё смешнее.
– Думаю, он не хотел этим словом продемонстрировать своё превосходство, скорее уж то, что принимает меня в качестве твоей половинки. Ты ведь понимаешь, что это значит?
