Книга Революция - Меган Девос

ХЕЙДЕН

У меня болело все тело. Я лежал без сна, спиной к Грейс. Я знал, что она плачет, хотя она и пыталась скрыть слезы. Боль атаковала меня со всех сторон, принимая все мыслимые обличья, и даже отупляющий холод в сердце не мог избавить меня от этих атак. Я одновременно чувствовал все и не чувствовал ничего, был предельно закрытым и предельно разбитым. Я лишился прежней способности ощущать и действовать. Казалось, окружающий мир распался, оставив несколько черепков от моей недавней жизни для насмешек и издевательств надо мной. А потом они вонзятся мне в сердце и добьют окончательно.

Я становился все более эгоистичным, даже не пытаясь это скрывать. Зачем, когда не только я, но и Грейс знала об этом? Но она не сказала ни слова, позволяя мне, словно умирающей звезде, падать вглубь себя, расходуя последние жизненные ресурсы. Грейс молча сносила мое безучастное к ней отношение, без жалоб выдерживала причиняемую ей душевную боль. Самое скверное, я ведь все это сознавал, однако не мог заставить себя остановиться и совладать с собой. Способность к сопереживанию оборвалась вместе с жизнью Джетта и теперь вместе с ним лежала в холодной земле.

Грейс, конечно же, нуждалась во мне, в моем ободрении. Она хотела услышать от меня, что жизнь продолжается и мы обязательно найдем выход. Она не меньше меня переживала гибель мальчишки. Ей хотелось, чтобы я обнял ее, согрел своим телом, прошептал на ухо слова утешения. Но я не мог. Единственная произнесенная мной фраза отняла все мои силы. Я был предельно выжат и не мог дать Грейс даже малой части того, чего она заслуживала.

В своем разбитом, раздавленном состоянии я был слишком шаткой опорой для Грейс и никак не мог изменить это положение. Мой мозг обуревали темные мысли и такие же темные желания. Все они были направлены к единой цели: отомстить. Жажда мести омрачала разум, подчиняла себе весь ход мышления и меняла привычные ориентиры. В темноте хижины передо мной неотступно всплывало лицо Джоуны – зримое напоминание о случившемся. Вопреки всем доводам логики, я напрямую увязывал гибель Джетта с действиями Джоуны и считал его главным виновником.

Джоуна виноват, и он за это расплатится.

Грейс и не догадывалась, какой котел бурлит у меня внутри. Я окружил себя стенками этого котла, заперся в нем. Мозг перебирал возможные способы осуществления мести. У меня затекли все мышцы, но час за часом я лежал неподвижно. И почему тело должно чувствовать по-иному, нежели моя несчастная душа глубины моего разума? Если душе нанесено столько увечий, вполне объяснимо, что и физически я должен страдать.

Я едва замечал, как выравнивается дыхание Грейс. Я бесцеремонно сбросил ее руку, и больше она уже не пыталась прикасаться ко мне. Она хотела меня утешить, но я не мог позволить ей это сделать. При моем нынешнем состоянии ума такое было просто неприемлемо. Мне требовалась твердость и решительность мыслей и действий. Доброта и любовь могли все разрушить, а ее стремление как раз и было наполнено добротой и любовью.

С тех пор как мы легли, прошло уже несколько часов. Наконец усталость сморила Грейс и она заснула. Я сразу услышал, как изменилось ее дыхание. Мне стало легче. Напряжение, тяжелой тучей висевшее в воздухе, спало. Я облегченно вздохнул, но по-прежнему лежал неподвижно. Невзирая на то, что я не мог утешить Грейс и противился ее попыткам утешить меня, я не хотел, чтобы она страдала. Пусть хоть немного отдохнет, поскольку утром, едва она проснется, весь ужас случившегося навалится на нее снова.

И опять перед мысленным взором всплыло лицо Джоуны. Его зеленые глаза, так жутко похожие на глаза Грейс, нагло ухмылялись. Его губы насмешливо кривились, будто он гордился случившимся с Джеттом. Плод моего воображения молча похвалялся содеянным, все больше дразня и распаляя меня. Я стиснул кулаки и зажмурился, прогоняя картины, порожденные разумом. Я мог думать только о бесчисленных способах расправы над этим подонком, выбирая такие, где его мучения продлятся как можно дольше.

Мрачные раздумья прервал стон, вырвавшийся из горла Грейс. Она дернулась всем телом. Ее дыхание изменилось, став напряженным. Она металась, будто воюя с невидимыми истязателями. Ее дыхание делалось все сбивчивее.

– Нет… – напряженно бормотала она.

У меня кольнуло сердце. Я понял, чтó с нею. Судорожные движения, учащенное дыхание и обрывистые фразы свидетельствовали о возвращении кошмара.

– Нет, нет!.. – повторяла она, содрогаясь всем телом и заставляя дрожать кровать.

Потом она застонала, торопливо глотая воздух.

Я зажмурился и повернулся к ней. Впервые за все время, что мы лежали. Глаза Грейс были плотно закрыты, рот перекошен в гримасе. Гримаса исчезла только после нескольких произнесенных слов, которые она буквально вытолкнула из себя. Ее грудь стремительно поднималась и опускалась, руки и ноги молотили по простыне, пока не скомкали всю постель.

– Хейден…

Мое имя, сорвавшееся у нее с губ, было произнесено таким напряженным, испуганным голосом, что у меня болезненно сжалось сердце. Грейс повернула голову, на лице появилась та же гримаса, словно во сне она от кого-то или чего-то отбивалась. Ее шея дрогнула, и в темноте тускло блеснула цепочка. Кулон моей матери. Все время, пока длился налет, и потом мой подарок оставался на шее Грейс. При мысли об этом боль пронзила меня насквозь.

– Нет, не Хейден! – выкрикнула она и застонала.

Я закусил губу, пересилил себя, дотронулся до плеча Грейс и осторожно потряс. Плечо было горячим и мокрым от пота – как всегда, когда ей снились кошмары. Грейс резко дернула плечом, что тоже происходило не впервые. Во время кошмаров мои прикосновения вызывали у нее обратную реакцию.

– Грейс, просыпайся.

От слез и долгого молчания мой голос был глухим и хриплым.

Грейс хмурилась, не открывая глаз, скалила зубы, даже не осознавая, что сражается со мной. С каждым кошмаром мне становилось все труднее ее добудиться. Я снова потряс Грейс за плечо, стараясь не посадить ей синяк.