— Значит, ты и вправду бывший коп.
— Забронировав рейс с компьютера Канесиро, он раскрыл бы свое имя, что для него равносильно смертному приговору.
Сакаи слизнула капельку какао с верхней губы.
— Может, он был не в себе после убийства целой семьи? А может, смылся, потому что его спугнули?
Теперь Ивата не согласился:
— Он совершил все убийства около десяти часов вечера, а к восьми утра успел прикончить еду из их холодильника, решить судоку в их газете, послушать их диски и поискать рейсы в Корею на их компьютере. И ты думаешь, преступника, который зарезал ребенка и вынул сердце из груди его отца, напугал бы звук хлопающей двери?
Сакаи немного подумала и знаком попросила официанта повторить. Ивата покачал головой:
— Или его вывели из себя настойчивые звонки бабушки.
— Возможно. Но заметь, он покинул дом средь бела дня, совершенно уверенный, что никто его не узнает.
— Я просто хочу сказать, что, если он надел перчатки и нарисовал какую-то хрень на потолке, это не значит, что он гений.
Сакаи принесли какао, и она бросила в чашку горстку печенья.
— Сакаи, не боишься потерять зубы?
Она презрительно сощурилась и продолжала с удовольствием потягивать напиток.
— Продолжай. Что же превращает его в выдающегося злодея?
— По статистике, гениальных преступников рождается один на миллион. Но может оказаться, что наш убийца не вписывается в эту схему.
— Да хрен бы с ним. Твой мозг явно без дефектов, да и я не тупица.
— Меня беспокоит не его интеллект, Сакаи. Самое страшное, что, насколько я могу судить, он не оставил после себя ни единой улики. Одержимость, дотошное планирование и хладнокровная решимость осуществить свои фантазии — наплевав на последствия. Почерк серийного убийцы.
— Но с чего ты взял, что он маньяк? Убита пока одна семья.
— По определению ФБР, один из признаков серийности — четыре или пять жертв. Формально он соблюден.
— Ты служил в ФБР?
— Нет. Это стандартная квалификация. Мы изучали это на стажировке.
— Почему ты так уверен, что он проявит себя еще?
— Этот символ, он не просто так его оставил. Это своеобразный знак качества его работы, его убеждений. Манифест. Вот ты называешь его Пикассо. Художник не оставляет автограф на картине, если не собирается писать еще.
— Что же означает этот символ?
— Понятия не имею. Но я знаю, что он хотел нам сказать.
— Что же?
— «Я рядом. Я еще не закончил».
Сакаи допила свое какао и теперь собирала ложечкой остатки печенья. Ивата тоже допил кофе и заплатил, не забыв сохранить чек — расходы им компенсировали, и он надеялся получить свои деньги назад. Дождик еще моросил, но Сакаи все равно поспешила к машине. Ивата сел за руль, и они поехали в Центр судмедэкспертизы. Пока они ехали по скоростной автостраде, Сакаи снова погрузилась в папку с делом. Вскоре зазвонил ее телефон, и она ответила без приветствия:
— Хорошо, спасибо. — Захлопнув крышку мобильного, она сказала: — Это с девятого этажа. Они не могут извлечь ДНК из мороженого. Отпечаток ботинка слишком смазан для анализа. Ясно только одно: у убийцы большой размер обуви. Сорок третий.
Ивата поднял взгляд:
— Сорок третий?
— Похоже, мы столкнулись с гигантом, — усмехнулась она.
* * *
Токийский Центр судебно-медицинской экспертизы занимал одно из крупнейших зданий в Бункё — высокая Г-образная конструкция, отбрасывающая тень на детскую площадку через дорогу. Стены вестибюля были увешаны впечатляющими статистическими данными.
ЕЖЕГОДНО
В НАШ ЦЕНТР ПОСТУПАЕТ 20 % ТЕЛ
УМЕРШИХ В ТОКИО
ОСУЩЕСТВЛЯЕТСЯ БОЛЕЕ
13 000 МЕДИЦИНСКИХ ЭКСПЕРТИЗ
ПРОВОДИТСЯ БОЛЕЕ 2650 ВСКРЫТИЙ
Ивата знал, что этим утром проведено по меньшей мере четыре вскрытия.
У стойки регистратуры Сакаи показала свой значок, и их провели через служебную дверь. На лифте они спустились в цокольный этаж. Когда двери лифта открылись, их встретила невысокая женщина средних лет в медицинском халате, с волосами, забранными в хвост, с надписями ручкой на тыльных сторонах обеих ладоней и желтыми от табака кончиками пальцев.
— Я доктор Игути. Вы насчет той семейки, да? — спросила она прокуренным голосом.
— Да. Я Сакаи, это Ивата.
— Вы рано пришли. Обычно здешние клиенты являются с опозданием. — Детективы переглянулись. — Простите — профессиональный юмор.
Она пошла вперед.
— Они здесь четвертый день, я уж думала, никто за ними не придет.
— Случилась задержка в связи со сменой группы расследования.
Игути подняла бровь, но промолчала.
Она привела их в большую, сияющую чистотой прозекторскую с бежевыми стенами и металлическими столами.
Городские огни, как прекрасны они.
Длинные ряды галогенных ламп заливали помещение ярким светом. На металлических столах не было ни пятнышка. На четырех из них покоились тела членов семьи Канесиро.
— Что ж, — начала Игути, — думаю, можно смело квалифицировать это как убийство. Все жертвы были зарезаны. Некоторые даже больше остальных. — Она с робкой улыбкой взглянула на собеседников. — Ваш предшественник обладал более развитым чувством юмора.
Игути небрежно ткнула пальцем в сторону Цунемасы и Сейдзи Канесиро, словно показывала новым жильцам электросчетчики:
— И отец и сын боролись с убийцей, но ни на одном нет чужой крови, под ногтями тоже ничего.
Отец с сыном были похожи, хотя первый пострадал гораздо серьезнее. Его вспороли, словно рыбину. С левой стороны, под нижним ребром, откуда преступник вытащил его сердце, зияла большая дыра. Его веки были порваны, со лба свисали бледные полоски кожи.
— Судя по характеру ран, ваш убийца левша. А учитывая повреждения костей в местах ударов и то, как он ловко добрался до сердца, он невероятно силен.
Доктор махнула в сторону тел матери и дочери, явно без интереса:
— Надо добавить, что ни одна из жертв не подверглась сексуальному насилию.
У девочки были длинные ресницы, рот приоткрыт, а щеки покрывала восковая бледность. Под маленьким подбородком тянулся длинный глубокий порез, изогнутый словно в улыбке.
— Доктор, а что скажете об орудии убийства? — спросил Ивата, отводя глаза от неподвижного бледного тельца.
Та загадочно улыбнулась:
— А вот это очень интересно, инспектор. Как правило, мы можем сказать многое о конкретном типе лезвия, о модели ножа и так далее. Каждый нож оставляет некий след, особые приметы.
