– Он такой очаровательный… ты простосчастливица, – с невольной завистью проговорила она.
В присутствии ребенка она чувствовала себя почти счастливой.Он был живым свидетельством того, что жизнь продолжается и в мире есть местолюбви и надеждам, а не только разочарованию и горю. Случилось так, что жизньАндреа вдруг стала полной противоположностью ее собственной. А самой Офелии всечаще казалось, что ее жизнь разрушена навсегда.
– А ты как? Тебе тут нравится? Как ты себячувствуешь? – Андреа вдруг охватила тревога – та самая, что не давала ейпокоя все последние девять месяцев.
Удобно вытянув длинные ноги, она откинулась на спинку диванаи с удовлетворенным вздохом прижала малыша к груди, ничуть не стесняясь своейнаготы. Материнство наполняло ее гордостью. Андреа обладала оченьпривлекательной внешностью, а живые темные глаза и густые темно-каштановыеволосы, небрежно стянутые на затылке шнурком, делали ее моложе. Деловые костюмыостались в далеком прошлом. Сейчас на ней был кокетливый розовый топик и белыешорты. В туфлях на высоких каблуках она становилась ростом чуть ли не шестифутов и производила потрясающее впечатление. Но кроме роста, Андреа обладалаеще неотразимой чувственной притягательностью, не заметить которую мог бытолько слепой.
– Получше, – не сразу ответила Офелия.
Ей не хотелось кривить душой, хотя в какой-то степени онадействительно говорила правду. Сейчас по крайней мере она жила в доме, скоторым ее не связывали мучительные воспоминания, кроме тех, что она привезла ссобой.
– Иной раз мне кажется, что эти групповые занятиятолько сыплют соль на раны, но иногда… иногда мне становится легче. А вообщеговоря, я и сама не знаю.
– Жизнь – штука сложная, она как салат, в котором всегопонемногу. По крайней мере теперь вокруг тебя люди, которым довелось испытатьто же, что и тебе. В отличие от нас им куда легче понять, что ты пережила.
Слова Андреа словно пролили бальзам на душу Офелии. Еймучительно было слышать, если кто-то сочувственно говорил, что понимает, как ейтяжело. Но как они могли понимать?! А вот Андреа она верила.
– Надеюсь, ты никогда и не поймешь. – Офелияпечально улыбнулась, глядя, как Андреа приложила малыша к другой груди. Он всееще жадно сосал, но она знала, что не пройдет и нескольких минут, как он,наевшись до отвала, крепко уснет. – Знаешь, мне так жалко Пип. Как будтонас с ней несет течением, а куда – не знаю.
И ей самой уже не выплыть, добавила про себя Офелия. Онаникогда не сможет этого сделать, да если честно, то и не хочет.
– Знаешь, мне кажется, несмотря ни на что, она неплоходержится. Пройдет немного времени, и все опять будет как раньше. Она храбраядевочка, а ведь ей тоже пришлось нелегко, как и тебе.
Из-за болезни Чеда последние несколько лет выдались тяжелымидля всей семьи. А Тед со своими вечными придирками и раздражительностью толькоусугублял положение. Но несмотря ни на что, Пип умудрялась сохранятьжизнелюбие. Офелия тоже старалась не падать духом. Офелия была стержнем, накотором держалась вся семья. Но так продолжалось до того рокового октября.Правда, Андреа нисколько не сомневалась, что в один прекрасный день Офелиясможет снова стать собой. А пока она намерена сделать все, что в ее силах,чтобы помочь подруге преодолеть сложное время.
Они дружили вот уже без малого два десятка лет. Когда-тодавно встретившись в гостях у общих друзей, Андреа с Офелией сразу прониклисьсимпатией друг к другу, что выглядело достаточно странно, потому что они былиочень разные. Но может быть, именно благодаря этому их и тянуло друг к другу.Тихая, мягкая и женственная Офелия была полной противоположностью вспыльчивой инапористой Андреа с ее чисто мужскими взглядами на жизнь. Ко всему прочемуАндреа отличалась редкой сексуальностью, вплоть до того, что это поройграничило с неразборчивостью. Но ни один мужчина не мог бы похвастаться, чтоона пляшет под его дудку.
Бесконечно женственная Офелия, с ее европейскими взглядами ипринципами, с самого начала супружеской жизни полностью подчинила себя мужу инисколько не страдала от этого. Андреа же вечно подталкивала ее кнезависимости, твердя, что теперь она как-никак американка. Обе они любилимузыку, живопись, обожали театр. Раз или два они даже летали в Нью-Йорк накакую-то нашумевшую премьеру. Андреа провела год во Франции.
Как ни странно, они с Тедом на удивление хорошо ладили.Андреа вошла в их семью так, словно знала их обоих с детства, – довольноредкий и счастливый случай, где все трое были одинаково привязаны друг к другу.Андреа закончила юридический колледж в Стэнфорде, потом переехала в Калифорнию,решив обосноваться тут надолго. Ее угнетала даже сама мысль о том, чтобы сновавернуться в Бостон, откуда она была родом, с его снежными зимами и промозглымихолодами. Она осела в Калифорнии года за три до того, как сюда же приехали Тедс Офелией, и нисколько не сомневалась, что ее место здесь. Когда-то в юностиона увлекалась физикой, что еще больше сблизило их с Тедом, который мог часамиобсуждать с ней свои новые проекты. Андреа разбиралась в них куда лучше, чемОфелия, но та нисколько не ревновала, а скорее гордилась подругой. Даже Тед привсем своем нелегком характере в конце концов был вынужден признать, что Андреана редкость хорошо разбирается в том, над чем он работает.
Андреа представляла крупные корпорации во время слушаний всуде тяжб с федеральным правительством, защищая исключительно интересы истца,что в какой-то степени отвечало ее бойцовскому характеру. По той же самойпричине она порой ввязывалась в ожесточенные споры с Тедом, за что он ещебольше уважал ее. В каком-то смысле она умела управляться с ним куда лучше, чемего собственная жена. Но ведь ей в отличие от Офелии нечего было терять. Сама Офелияникогда в жизни не решилась бы сказать мужу и десятой доли того, что в запалебросала ему в лицо Андреа. Но ведь как ни посмотри, жила-то с ним не Андреа, аОфелия. А Тед вел себя в доме словно восточный паша, по праву гения требуя отвсех самого настоящего преклонения – кроме Чеда, само собой, который как-тосказал, что лет с десяти уже ненавидел отца. Ненавидел его высокомерие, манерудержать себя так, будто все остальные значили для него не больше, чем грязь подногами. Тед привык считать себя умнее прочих. Чед тоже был очень неглуп, воттолько та стройная схема, которую принято называть человеческим мозгом, дала унего небольшой сбой, как будто часть контактов замкнулась неверно – во всякомслучае, самые важные из них.
Тед так никогда и не нашел в себе сил смириться с мыслью,что Чед не станет совершенством во всех отношениях, и, несмотря на усилияОфелии как-то сгладить острые углы, втайне стал стыдиться сына. И тот оченьскоро понял отношение к нему отца. Андреа тоже догадывалась об этом. Только Пипкаким-то чудом удавалось держаться в стороне от тех подземных толчков, которыетихо и незаметно разрушали ее семью. Совсем еще крошка, Пип, словно волшебныйэльф, сновала от одного к другому, щедро одаривая всех своей любовью и пытаясьвсех помирить. Офелия только поражалась ее энергии. Пип была необыкновеннымребенком. Казалось, одного только прикосновения ее детской руки, одного взглядадостаточно, чтобы человек почувствовал себя счастливым. Так же происходило исейчас.
