Когда Илана и её отец появились на форуме, в церкви невдалеке уже было полно горожан, ждущих чудес от Бога, который, как оказалось, оставил их. Кучка гуннов наблюдала за вбегавшими в храм римлянами, но не вмешивалась в происходящее. Захватчики, сидя в сёдлах, переговаривались, точно обсуждали парад.
Время от времени они отправляли в город гонцов, и те галопом проносились по улицам, призывая войска не слишком бесчинствовать при грабежах. Огонь разгорался всё ярче.
— Эдеко! — позвал Симон Публий охрипшим от крика голосом вождя гуннов. — Я привёл сюда мою семью, как мы договорились! Защити нас! Мы верим в твоё милосердие. Поверь, в этой резне нет никакой необходимости — мы готовы отдать тебе всё, что ты потребуешь.
Один из военачальников, грек по происхождению, перевёл его слова. Гуннский вождь, отличавшийся от прочих варваров блестящей кольчугой, явно захваченной у римлян, опустил голову. По его лицу скользнула тень, отчего на нём рельефно обозначились ритуальные шрамы и тонкая бородка.
— Кто ты такой?
— Торговец Публий. Это я дал обещание открыть ворота, как потребовали твои посланцы, и сдержал его. Конечно, ты не знаешь меня в лицо, но я союзник гуннов. Я прошу только об одном: разрешите нам выйти из города и отплыть вниз по реке! Мы отыщем судно вдали отсюда.
Гунн задумался, словно впервые услышав такое предложение. Его взгляд остановился на Плане.
— А это кто?
Симон удивлённо заморгал.
— Моя дочь. Невинная девушка.
— Она красива.
Высокая молодая девушка и вправду обладала благородной осанкой. Её тёмные волосы густой волной спадали на плечи, оттеняя нежное лицо с миндалевидными глазами, высокими скулами и маленькими, изящными ушами, белыми, как алебастр. Она собиралась пойти под венец прямо перед осадой города.
— В нашем городе много красивых женщин. Очень, очень много.
Эдеко сплюнул и рыгнул.
— Неужели? Те, кого я видел, больше походили на коров.
Гунны расхохотались.
Старый торговец сделал шаг вперёд, стараясь укрыть дочь от их жадных взоров.
— Если ваши люди проводят нас до реки, мы найдём судно.
Вождь гуннов вновь немного подумал, а затем посмотрел вдаль, на церковь в конце форума. Беглецы были охвачены паникой, их тени были ясно видны у входа в храм. Всё больше и больше людей старались проникнуть внутрь. Эдеко что-то сказал по-гуннски одному из своих приближённых, после чего несколько гуннских всадников рысью помчались к церкви, как будто решив напасть на собравшуюся у входа толпу. Римляне, пытавшиеся попасть в храм, разбежались, словно мыши, а находившиеся в нём метнулись к массивным дубовым дверям и заперли их. Варвары позволили им это сделать.
— Господь вознаградит тебя за милосердие, Эдеко, — попробовал подольститься к вождю Симон.
— А ты с ним разговаривал? — усмехнулся гунн и окликнул своих воинов. Последние спешились и принялись подтаскивать обломки мебели к церковным дверям. Спутники Симона вздохнули и тревожно зашептались.
— Господь говорит со всеми, кто готов услышать его, — всерьёз заверил гуннов Публий. — Не отворачивайтесь от него и не затыкайте уши.
Эдеко не раз наблюдал за тем, как его враги в отчаянии молились своим богам. И всех их победили гунны.
Какое-то время римляне и гунны молча следили за действиями воинов. Группа римлян не осмеливалась сдвинуться с места без разрешения и ждала, не зная, что должно произойти. Сотни людей, собравшихся в церкви, начали кричать и молить о пощаде, поняв, что, запёршись, больше не смогут выбраться наружу.
Эдеко наконец вспомнил о торговце.
— Я принял решение. Ты и уродливые коровы можете убираться. Твоя дочь и другие красотки останутся с нами.
— Нет! Мы об этом не договаривались. Ты сказал...
— И ты ещё смеешь указывать, что мне говорить, а что нет?
Его смуглое, испещрённое шрамами лицо с раскосыми глазами потемнело. Публий, напротив, побледнел как мел.
— Нет-нет, Илана должна остаться со мной. Надеюсь, это понятно.
Его лицо болезненно заблестело, а руки затряслись.
— Она — моя единственная дочь.
Гунны водрузили факелы на груду обломков, загородившую двери церкви, а также установили их у карнизов. Жадные языки пламени мгновенно охватили сухое и растрескавшееся дерево, устремившись ввысь журчащими оранжевыми ручейками. Крики в церкви сменились пронзительными воплями.
— Нет. Она красивая.
— Ради бога...
Осознав то, что должно случиться, Илана дёрнула отца за рукав, желая его предупредить.
— Отец, всё в порядке.
— Нет, не в порядке, и я не отдам тебя этим дикарям. Да кто вы, люди или дьяволы? — внезапно воскликнул он. — Почему вы сжигаете заживо христиан, молящихся Богу?
Непримиримость торговца рассердила Эдеко.
— Отдай её мне, римлянин.
— Нет! Нет, я хочу сказать... пожалуйста.
Он умоляюще поднял руку.
Эдеко мгновенно вынул меч из ножен, размахнулся и отсёк её. Отрубленная ладонь полетела вниз, подскочила и ударилась о край фонтана. Всё произошло слишком быстро, и Публий даже не успел вскрикнуть. Он пошатнулся, скорее от потрясения, чем от боли, не зная, сможет ли вернуть контроль над ситуацией. Старый торговец изумлённо поглядел на свою отрубленную кисть, и в этот момент в его грудь вонзилась стрела. За ней другая, третья — целый лес стрел изрешетил его торс и конечности, а он лишь недоумённо смотрел на них, не веря, что такое могло случиться, в то время как гуннские всадники смеялись, продолжая с молниеносной скоростью выпускать всё новые и новые стрелы. Публий тяжело осел на землю, утыканный стрелами, словно ёж.
— Убейте их всех, — приказал Эдеко.
— Только не девушку, — возразил молодой гунн.
Он наклонился, подхватил кричащую Плану и усадил её в седло прямо перед собой.
— Пустите меня к отцу!
Он связал ей руки.
— Ты хочешь кончить, как они? — спросил он по-гуннски.
Пришедшие с Симоном попытались спастись бегством, но были настигнуты и убиты. Раненых изрубили на куски, как только они взмолились о пощаде. Свирепствующее пламя охватило храм: треск горящего дерева и шипение камней заглушили стоны умиравших внутри. Казалось, их души поднимались ввысь вместе с огненным жаром, устремляясь вслед первым лучам восходящего на востоке солнца. Из других частей города к форуму стекались потоки пленных, уныло бредущих подобно стаду ослов. Стены церкви с грохотом обрушились на землю.
Илана рыдала. Её душила скорбь, и она с трудом могла вздохнуть. Её тело распласталось между конской гривой и мускулистыми бёдрами молодого гунна, а волосы плотной завесой опустились на лицо, обнажив затылок. Почему он не убил её? Она думала о том, что этот ночной кошмар никогда не кончится, а предательство её отца никому не помогло. Всё в её прошлой жизни сгорело дотла, но её почему-то оставили в живых. Как жестоко обошлась с ней судьба!
