Глава 2 ДЕВУШКА ИЗ АКСИОПОЛЯ— Что ты наделал, отец?
В семистах милях к востоку от Равенны, там, где долина реки Дунай расширяется по мере приближения к Чёрному морю, гунны захватили небольшой римский колониальный город под названием Аксиополь. Как и все подобные римские поселения, Аксиополь выстроили на месте лагеря легионеров, и его форумы, храмы, башни и служебные здания располагались в согласии со строгой логикой военного поселения, точно фигуры на шахматной доске. В третьем веке от рождества Христа, когда войны и беспорядки стали учащаться, город окружили высокой защитной стеной. Опять-таки, как и во всех отдалённых имперских городах, языческие храмы Аксиополя в четвёртом веке — после принятия Константином христианства — превратились в церкви. Город ничем не отличался от себе подобных и ещё в одном отношении: он так же дрожал от страха, ожидая очередного набега гуннских войск.
Наконец гунны появились и на его улицах. Их вторжение напоминало внезапно разыгравшийся шторм: город захлестнула волна ужаса. Сначала в ночном мраке раздались пронзительные крики, похожие на пение смертоносных сирен, а затем в разных концах Аксиополя заполыхал ложный рассвет пожаров, осветивший небо языками оранжевого пульсирующего пламени. Илана закрыла окна в столовой, не желая слышать пугающие звуки: стоны и плач, топот конских копыт по камням мостовых, отчаянную ругань, бессмысленное лязганье, глухое шипение и треск огня. Краем глаза она заметила, как рядом стремительно, словно птица, пролетела выпущенная из лука стрела. Подобно чудовищному шершню, рождённому во мраке стигийских болот, она пронеслась мимо, отыскивая свою жертву. Соседи Планы в панике бежали, как будто перед ними разверзлись врата ада. Настал час Апокалипсиса.
— Я думаю, мы спасены, Илана, — сказал Симон Публий, но дрожащий голос выдал его сомнения. Лицо когда-то тучного и жизнерадостного торговца за последние недели неузнаваемо изменилось, он казался столетним старцем — щёки отвисли, сонные глаза запали, розовая кожа, точно протухшее мясо, покрылась каплями пота и красными пятнами. Теперь он был готов поручиться, что его семья уцелеет, ведь ценой выживания стало его предательство.
— Это ты открыл им ворота, не так ли?
— Они бы всё равно ворвались в город.
Улицу заполнили гуннские всадники, кричащие что-то на своём грубом гортанном языке. Как ни странно, слух Планы обострился, и она стала различать лязг мечей в воздухе, похожий на звук рвущейся ткани, а затем их глухие удары, раздававшиеся при столкновении с телом противника. Она слышала каждый выкрик, каждый шёпот и каждую молитву.
— Но мы же собирались дождаться помощи римских легионов!
— Как ждали в Маркианополе? Ну и чем это кончилось? Нет, дочка, если бы не мой поступок, нас бы точно не пощадили. Эдеко обещал сохранить жизнь части горожан только в том случае, если мы ему поможем.
Раздался пронзительный визг, а вслед за ним — бессвязные, безнадёжные мольбы, наглядно показавшие, что отнюдь не все горожане будут спасены. Илана выглянула за дверь. Тёмный проход был полон шевелящимися телами: кони, люди, домашняя утварь как будто сплелись в один клубок. Перед ней мелькнуло круглое, точно луна, человеческое лицо с разинутым ртом. Зубы покойника сверкнули при свете факелов, но вскоре вся масса убитых и раненых вновь погрузилась во мрак. Оцепеневшая Илана уже ничего не чувствовала — ни ужаса, ни отчаяния, ни боли. Ей казалось, что она боялась вторжения гуннов целую вечность. Ну а если не вечность, то долгие годы с тех пор, как жуткие слухи дошли до её родных мест. И вот две недели назад варвары и их союзники, окутанные облаком чёрной пыли, добрались до стен Аксиополя. Они промчались по долине галопом и окружили город, грозя уничтожить его, если жители не сдадутся.
Однако, несмотря на просьбы и заверения немногих горожан, они не собирались сдаваться. Ведь аксиопольцы, прямые потомки уроженцев Моэзии, славились своей гордостью и были готовы сражаться до конца, как сражались когда-то отважные фракийцы с их «огненной» кровью. Все эти дни жители сопротивлялись захватчикам, мужественно отражали нападения, а случалось, и побеждали врагов. Тем не менее с каждым днём число убитых и раненых увеличивалось, со стен уносили сотни погибших, и безнадёжность постепенно овладела сердцами уцелевших. Дни казались мрачнее, а ночи длиннее, по городу ползли странные слухи, а почерневшие от горя вдовы и осиротевшие дети лишь усиливали отчаяние горожан, Церкви окутывала пелена ладана, эхо молитв взлетало ввысь, к небу, священники поднимались на стены, гонцы пытались заручиться помощью соседей, однако ничто не могло облегчить участь осаждённого города. Его стены начали крошиться от пробоин, точно куски сыра, а крыши почернели от пожаров. Гунны сожгли посевы за городом и потопили привязанные к берегу лодки. Горожане собирали тела храбрых воинов, пытавшихся защитить родную землю с копьями в руках. Они держались до последних минут, силясь разглядеть врагов сквозь дым и клубы пыли. Неудивительно, что Илана уже несколько дней пребывала в отчаянии, не напряжённом, а скорее томительно-однообразном. Смерть больше не страшила её, да и зачем было жить в разграбленном городе, среди крови и насилия? Она лишь надеялась, что не умрёт в мучениях. И вот теперь её отец, самый известный и богатый торговец в городе, стал предателем.
— Они бы убили всех, как только им удалось бы разрушить стены, — сказал он. — И потому...
— Но ведь они всего лишь наездники, — бесстрастно откликнулась Илана. — Им не хватает умения...
— Зато у них есть наёмники, знающие толк в осаде. И осадные орудия у них тоже имеются. Я должен был что-то сделать, дитя.
Дитя?! Казалось, пора её детства давным-давно миновала! Дитя! Её возлюбленный, Тасио, человек, за которого она собиралась выйти замуж, погиб на третий день осады города. Гуннская стрела попала ему в глаз, и он скончался после четырёх часов невыносимых страданий. Она даже не представляла себе, что из тела может вытечь столько крови, а её потоки всё лились и лились — без конца. Дитя! Это слово подходило для блаженных невинных душ, до сих пор надеющихся на счастье, для тех, у кого, может быть, ещё родятся свои дети. А сейчас...
— Я сберёг немного золота. Они обещали тайком вывести нас из города. Мы поедем в Константинополь и начнём новую жизнь. Твои тётки, слуги... Его соглядатаи сказали, что мы сможем пройти. Я уверен: нам сохранят жизнь. Я спас многих этой ночью.
Ей хотелось ему верить. Она привыкла верить старшим и надеяться на будущее. Однако будущее исчезло, осталось только бесконечное жестокое настоящее, этот ураганный ветер криков, шквал летящих стрел и безжалостный гул гортанных голосов. Варвары получили всё, что хотели.
— Отец...
— Пойдём. — Он подтолкнул Плану, и она нехотя последовала за ним.
— Мы должны встретиться с их вождём у собора Святого Павла. Бог защитит нас, дитя.
Улицы пенились потоками крови. Их маленькая испуганная группа пробивалась, как фаланга, сквозь ряды стонущих тел, обходила груды обломков, освещённых мрачными сполохами пламени. Пытаясь хоть на что-то опереться, они цеплялись за выброшенные вещи: бюсты предков, старые свадебные сундуки, пучки разорванных документов — отчётов о ненужных более сделках — и даже за воющих от страха псов. Гунны грабили дома не по порядку, а как-то стихийно, бессистемно: они врывались в один из домов и оставляли в покое соседние, убивали одну группу беглецов и не трогали другую, спрятавшуюся в тени. Какой-то язычник уверял, что его спас Юпитер, а христианка возносила молитвы Спасителю — Иисусу, но для разящего меча гуннов все они были равны. Жизнь и смерть зависели от чистой случайности, прихотливой, словно крылья бабочки. Гунны галопом пронеслись по ризницам и кухням, не опасаясь сопротивления. Они выпускали стрелы, точно играя в какую-то детскую игру, а их кони равнодушно давили копытами тех, что не успевали увернуться. Можно было только поблагодарить наставшую ночь за то, что в её тьме для Планы знакомые, родные, владельцы лавок и учителя стали неотличимыми друг от друга. Смерть сделалась анонимной. Город был разрушен, сохранив в тайне имена погибших.
