Третье министерство — Государственных имуществ, учрежденное Николаем Павловичем в 1839 году, принял под свое руководство граф П. Д. Киселев, управлявший после войны с турками в 1828–1829 годах княжествами Валахией и Молдавией (нынешняя Румыния). В начале сороковых годов он только устраивал свое министерство.
Необычайными милостями Николая Павловича пользовался военный министр А. И. Чернышев, далеко не блестяще ведший хозяйство армии, что и обнаружилось в Крымскую кампанию неудовлетворительным вооружением пехоты и недостатком самых необходимых военных запасов, а между тем он за время управления министерством получил титул князя, потом светлейшего князя, а при увольнении от должности — казенный дом, в котором жил, в собственность. В сделанных упущениях государь, быть может, брал вину на себя, так как всем, что касалось до военного ведомства, управлял сам, предоставляя Чернышеву лишь исполнительную часть, но все же обращать внимание государя на недостатки армии было его дело. Особенным благоволением Николая Павловича пользовался министр финансов граф Канкрин, считавшийся на своем посту чуть-чуть что не гением. Как-то странно называть гениальным министра финансов, в конце своей карьеры отвергавшего пользу и тормозившего постройку железных дорог в России на том основании, что шестимесячная санная дорога вполне достаточна для развития внутренней торговли и промышленности, летом же существуют для этого моря и реки. Положим, что говорил он так уже одряхлевший и до крайности утомленный своею предыдущей деятельностью, когда постройка железных дорог, требовавшая громадных заграничных займов, могла поколебать блестящее, созданное им финансовое положение России. Этого он не хотел и отстранился, сохраняя за собой славу выдающегося министра финансов. Никто не отнимает у него этой славы; но еще вопрос, он ли один создал блестящее положение финансов в царствование императора Николая Павловича, или ему помогли особенные экономические условия России и Европы того времени. Сорокалетний мир Европы значительно увеличил ее народонаселение, а быстрое развитие промышленности на Западе сократило там земледелие. Тогда ни Северная, ни Южная Америка, ни Индия, ни Египет, ни еще менее едва начинавшая заселяться Австралия не доставляли своих продуктов земледелия в Европу, а помещичья Россия могла отправлять их сколько угодно. Можно ли удивляться после этого, что жители России не знали, куда девать и почем принимать иностранную звонкую монету, что за ассигнации платили лаж от 10 до 15 % и что русский рубль ценился постоянно выше al pari на иностранных биржах? Такое состояние финансов продолжалось до начала Крымской войны, то есть еще 10 лет по уходе Канкрина, при министрах вовсе не считавшихся особенно талантливыми; следовательно, и таланты Канкрина не играли в этом успехе особенной роли. Как бы то ни было, Николай Павлович не только ценил Канкрина, но даже в одном отношении, вопреки своим правилам, снисходил к нему: государь, сам строго соблюдая установленную форму одежды, требовал того же от других, а между тем старик Канкрин был всегдашним нарушителем ее.
Отправляясь на прогулку, в большинстве случаев по Зеркальной линии Гостиного Двора (вероятно, во избежание встречи с государем или другими нежелательными лицами), он таким образом облачался в свой военный генеральский костюм: на ногах теплые полуботфорты с кисточками и вложенными в голенища панталонами (в царствование Николая Павловича полуботфорты не употреблялись, это форма времен Александра Павловича), теплая шинель в рукава с поднятым воротником, обвязанным шерстяным шарфом, на голове единственная форменная вещь — треуголка с султаном из белых перьев, а на глазах зеленый шелковый зонтик. Государю с хохотом докладывали о таком военном костюме графа Канкрина. Николай Павлович выговаривал ему, но убедить старика в необходимости соблюдать установленную форму было невозможно. «Ваше Величество не желаете, конечно, чтобы я простудился и слег в постель, кто же тогда будет работать за меня?» — был ответ его. В конце концов государь махнул на него рукой. Он мог, понятно, переименовать его в гражданский чин, но предпочел иметь министром хотя и карикатурного, но военного генерала.
В 1843 году граф Канкрин почти потерял зрение и до того ослаб здоровьем, что принужден был просить об увольнении от службы. На свое место он рекомендовал тайного советника Вронченко. Государь согласился, так как у него не было в виду другого лица, способного занять трудную и ответственную должность министра финансов. Вронченко был всегда деятельным и исполнительным чиновником, те же качества проявил он и в новом звании, продолжая дело и способ управления министерством своего учителя и благодетеля графа Канкрина и не выказывая со своей стороны никаких особенных талантов. Он не был красив ни лицом, ни фигурой, но донельзя циничен. О его неумении держать себя в обществе, несоблюдении обычных приличий даже со старшими из своих подчиненных и о ночных похождениях на Невском проспекте говорили тогда в каждом петербургском доме; но, как природный малоросс, он был очень хитер и скоро успел войти в доверие и добиться расположения к себе Николая Павловича. Вот один из случаев, происшедших на приеме государем министров с докладами. Доклады производились министрами по старшинству. Вронченко был самым младшим между собравшимися в приемной перед кабинетом государя и знал, что ему придется докладывать после всех, но тем не менее он, как всегда, явился заблаговременно, что и дало повод находившимся тут генералам, и в особенности князю Меншикову, подтрунивать над ним, что он явился с докладом прямо с ночной прогулки. Все, конечно, засмеялись. В это время государь, отпустив докладывавшего князя Волконского, показался в дверях кабинета с вопросом: что за шум?.. При этом вопросе Вронченко со страху или показывая только вид, что испугался, уронил из рук портфель, содержимое которого, состоявшее из докладных бумаг, разлетелось по полу. Общий хохот собравшихся раздался вновь. Николай Павлович обвел смеявшихся своими большими навыкате глазами и громко произнес: «Тут нет ничего смешного!..» Вронченко тем временем собрал при помощи камер-лакея свои бумаги, и когда опустил их снова в портфель, государь, показывая на свой кабинет, сказал ему: «Пожалуйте, я приму вас». Вот как Николай Павлович, не скрываясь ни перед кем, любил отличать тех, кто его боялся. В первый из наградных дней за тем Вронченко получил звезду и ленту Александра Невского, а вскоре после того — графское достоинство.
Государственный канцлер граф Нессельроде — единственный из министров, остававшихся на посту в течение всего царствования императора Николая I, начавший править Министерством иностранных дел при Александре I и кончивший свою карьеру при Александре II. Это одно доказывает, что он был на высоте своего призвания, но тем не менее он далеко не пользовался такими милостями Николая Павловича, как Чернышев и Волконский: с 1828 года вице-канцлер, он едва добился канцлерства уже стариком.
Еще меньшими успехами по службе могли похвалиться два других гражданских министра, графы Уваров и Панин. Менее всего Николай Павлович занимался их делами, но зато урезывал бюджеты их министерств до минимума и ничем не отличал самих министров.
Управлявший Морским министерством светлейший князь Меншиков славился своими находчивостью и остроумием и был не только любим Николаем Павловичем, но пользовался даже расположением всего его семейства, в кругу которого был частым и желанным гостем. Тем не менее это был один из самых неудачнейших деятелей в числе приближенных к государю лиц. Самое назначение его, кавалерийского генерала, на пост морского министра не обещало удачи, но судьба послала ему замечательного помощника на Черном море в лице адмирала Лазарева, создавшего прославившийся впоследствии под Синопом и на Севастопольских бастионах Черноморский флот, а на Балтийском море распоряжался всем сам государь. Лишенный Александром I генерал-адъютантства, он получил его вновь по воцарении Николая Павловича. Неудачно действовал он с сухого пути в 1828 году под Анапой, павшей только при содействии адмирала Грейга с моря еще неудачнее кончилось его посольство, перед Крымской войной, в Константинополь, где выкинутый им фарс входа в диван (турецкий совет министров) в шляпе возмутил всех; но самым неудачным было его командование крымской армией, ознаменовавшееся допущением высадки неприятеля в Евпатории, проигранными сражениями при Альме, на Бельбеке и под Инкерманом и прямо трусливым бездействием во время зимы, когда англичане и французы, непривычные к климату, мерзли в своих палатках.
