…учитывая опасность фальшивой философии, приобретающей все более широкое распространение, [он] считает, что против набирающего силу атеизма следует бороться, объединив усилия всех сил добра. Союз религий есть самая сильная преграда на пути распространяющегося вселенского зла.
Историки по-разному толкуют беседы Павла с католиками. Для одних многообещающие заявления российского монарха – это лишь тактические уловки в дипломатической игре, для других именно в этих конфиденциальных разговорах с глазу на глаз содержится подлинная суть мировоззрения императора. На мой взгляд, Павел находился над схваткой, и в этом смысле был ближе к Богу, чем противоборствующие конфессии. Его экуменизм являлся подлинным и носил не столько политический, сколько мистический характер.
Исторический казус, когда гроссмейстером католического ордена стал православный русский монарх, завершился лишь со смертью Павла. Думается, что известие о кончине русского императора в Ватикане встретили со смешанным чувством искреннего огорчения и естественного облегчения. Римский первосвященник потерял очень надежного, но чрезвычайно беспокойного партнера.
Девятого февраля 1803 года папа дал наконец свое согласие на отставку Гомпеша и на избрание Великим магистром Жана Батиста Томмази.
Де-юре Павел I так и не был признан гроссмейстером ордена.
Рыцарский дух как основа российской внешнеполитической доктрины
В одном старом анекдоте раввина спрашивают: «Зачем евреи делают обрезание?» Тот, крепко подумав, начал свой ответ словами: «Ну, во-первых, это красиво…» Приблизительно так же аргументировал свою внешнюю политику и Павел I: «Ну во-первых, это благородно…» Рыцарский дух, как понимал его император, стал решающим фактором, определявшим всю российскую политику в годы его царствования.
Некоторые трезвые мысли, которые Павел когда-то высказывал, критикуя порочность внешней политики Екатерины, «направленной на расширение границ империи ради пустой славы», и разумные в целом утверждения о необходимости сосредоточиться на внутренних российских делах – все это сразу же после восшествия на престол было либо полностью забыто, либо серьезно трансформировалось.
Прагматизма во внешней политике Павла приблизительно столько же, сколько реализма в легенде о Ланселоте. Зато все его действия во внешнеполитической области выглядели, как правило, исключительно благородно и красиво.
Павел являлся, например, принципиальным противником раздела Польши. Его рыцарский дух оскорбляла торгашеская сделка между Австрией, Пруссией и Россией за счет поляков. Вступив на престол, он не был в состоянии отменить результаты этого позорного договора, поскольку на то требовалось согласие и других участников, но Павел сделал то, что мог. Сначала он лично навестил главного польского пленника, одного из руководителей восстания, уже больного Тадеуша Костюшко и, взяв с храброго пана честное благородное слово, что тот не будет больше воевать с Россией, отпустил его в Америку, подарив на память собственную шпагу и пожаловав изрядной суммой денег. А затем 12 декабря 1796 года подписал указ об освобождении поляков, участвовавших в восстании.
Собственно, с самого начала своего правления Павел во внешней политике отчетливо сформулировал всего две задачи: 1) необходимость борьбы против революционной Франции; 2) возвращение крестоносцев на Мальту. На начальном этапе борьбы враг был лишь один – французы. Республиканские солдаты находились как в Италии, третируя личного друга Павла папу римского, так и на священном для императора острове, который он был обязан защищать в качестве протектора, а затем и гроссмейстера ордена. Таким образом, самое активное участие в антифранцузской коалиции, на что не решалась осторожная Екатерина, являлось для Павла делом закономерным, а главное – дважды благородным.
Из 65 тысяч русских солдат, выделенных на борьбу против французов, одиннадцать тысяч двинулись в Нидерланды, а остальные под командованием Суворова – в Италию. Великого полководца вызвали из его имения следующим посланием:
Римский император требует Вас в начальники своей армии и вручает вам судьбу Австрии и Италии. Мое дело на то согласиться, а Ваше – спасать их. Поспешите приездом и не отнимайте у славы Вашей время, у меня удовольствие Вас видеть. Пребываю к Вам благожелательный Павел.
Именно перед отъездом в Италию Павел и возложил на старика Суворова Мальтийский крест.
Некоторые исследователи полагают, будто Суворов был отправлен в этот поход чуть ли не против своей воли. Это не так. Во-первых, с волей у Суворова все было в полном порядке. А во-вторых, отправляясь в Италию, полководец соглашался с поставленными перед ним задачами полностью. В одном из писем он высказывается так: «Италия должна быть освобождена от ига безбожников и французов: всякий честный офицер должен жертвовать собою для этой цели».
