Я не в своей мочи огнь утушить. Сердцем болею, а чем пособить, Что всегда разлучно и без тебя скучно. Лучше б тя не знати, нежель так страдати всегда по тебе.
Вот такие теплые вирши. Французский посол д’Альон утверждал даже, что у них была дочь, которая позднее воспитывалась во дворце под видом дальней родственницы.
Любовь кончилась грустно. Анна узнала про эту связь и велела арестовать Алексея Шубина. Формально его обвинили в заговоре против императрицы, хотя никаких заговоров, кроме откровенной борьбы за власть верховников, вообще не было. Дальше допросы, тюрьма в Ревеле. Участие Шубина в заговоре так и не было доказано, но его все равно сослали в самый отдаленный район России – на Камчатку. К истории Алексея Шубина я еще вернусь.
Анна Иоанновна прожила со своим двором в Москве без малого два года, но потом твердо решила вернуться в Петербург. Существует легенда, что императрице был «дан знак». Императрица ехала в карете в подмосковное Измайлово, даже, кажется, задремала, и вдруг лошали встали как вкопанные. Оказывается, впереди была огромная яма, провал, может быть, сделанный кем-то намеренно. Анна не на шутку перепугалась. Москва ей враждебна! Вопрос о переезде был решен.
Двор уехал в Петербург, Елизавета не сразу последовала за ним, но когда она все-таки явилась в Северную столицу, то продолжила ту же отдельную от двора, бедную, скрытую от чужих глаз жизнь. По табельным дням, во время приемов иностранцев она сидела рядом с троном императрицы под балдахином, а в прочие дни старалась не попадаться лишний раз на глаза. Двор Анны Иоанновны был роскошен, долгое нищее бытование в Курляндии не прошло для нее даром. К. Щербатов пишет: «Женский пол обыкновенно более склонен к роскошам, чем мужской». Теперь императрица во всем придерживалась европейских образцов. Кристофор Марсден в свой книге «Северная Пальмира» не только оправдывает Анну, но считает ее расточительство достоинством: «Именно Анне Иоанновне в первую очередь петербургский двор обязан своим последующим великолепием… Конечно, дворы Елизаветы и Екатерины гораздо величественнее, при них было больше покровителей искусств и литературы, – но именно Анна создала по-настоящему европейский двор в России». В моду вошли бриллианты. По этикету нельзя было появляться на балу дважды в одном и том же платье. Предпочтительно было носить платья нежных тонов – желтые, салатовые, бледно-лиловые. Одежду рекомендовалось шить из дорогих тканей, например, из лионского шелка и парчи с золотой вышивкой.
Елизавета редко появлялась при дворе, но если и появлялась, то вела себя более чем скромно. Да, у нее нет средств на шикарные наряды, а потому она носит платья из белой тафты, подбитые черным гризетом. Можно представить, каким унижением это было для красавицы и модницы Елизаветы. Екатерина II в своих «Записках» вспоминает рассказ императрицы. Оказывается, та жила очень скромно, чтобы не влезть в долги и «тем не погубить своей души; если бы она умерла в то время, оставив после себя долги, то никто их не заплатил бы и ее душа пошла бы в ад; а этого она не хотела». Белая тафта с черным гризетом была откровенным вызовом двору.
Мардсен пишет: «Известно о званом вечере, на котором столы покрывал слой мха, в него были воткнуты цветы, словно растущие оттуда, – имитация берега торфяного болота; при этом ниже, чтобы можно было сидеть, располагался еще один слой мха. Такое оформление было создано для того, чтобы обед – обильный и дорогостоящий – выглядел как трапеза на природе». И еще: «Императрица обедала в гроте, обращенном к дорожке, который заканчивался фонтаном. От грота вдоль дорожки тянулся длинный стол, за которым сидело триста гостей. Гости предварительно тянули жребий, чтобы определить своих соседей за обедом. Навес из зеленого шелка закрывал стол от непогоды. Навес поддерживался спиралеобразными колоннами, увитыми живыми цветами. Каждая колонна подсвечивалась. Между колоннами, по обеим сторонам стола, стояли столики с серебряными блюдами и редким фарфором. После завершения обеда слуги очищали стол с изумительной быстротой, и под тем же навесом начинался бал». Что-то я не вижу в числе гостей цесаревну Елизавету.
Главным украшением любого праздника был фейерверк. Иногда он длился много дней подряд при огромном скоплении народа. Ракеты улетали на огромную высоту и там с грохотом взрывались разноцветными шарами. Запускали светящиеся колеса, огонь писал в небе вензеля, символы и аллегории. Размах этих длительных представлений поражал иностранцев, страшно представить, каких денег все это стоило. Иные ворчали – слишком шумно, а иногда опасно. Здесь они правы. На встрече 1737 года от фейерверка пострадала цесаревна Елизавета. Она стояла во дворце у окна и наблюдала за происходящим. Металлический осколок ракеты разбил стекло, осколки порезали ей лоб и кожу у правого глаза. Переполох поднялся страшный. По счастью, она отделалась маленьким шрамом.
Леди Рондо, жена английского посланника, в своих «Записках» описывает один из балов, на котором блистала Елизавета. Уж на праздник ей было что надеть! Бал был дан в честь приема китайских посланников. Тогда у нас только-только наметились дружественные отношения с Китаем. Очень модными были китайские лаки, шелк; находились энтузиасты, которые пытались в условиях России дома выращивать шелковичных червей, чтобы получить тончайшую нить. У китайцев на этом балу спросили, кто из присутствующих дам им больше всего нравится, кто всех красивей. Конечно, по этикету они должны были назвать императрицу, но они указали на Елизавету, назвав ее Звездой. Каково? И как после этого Анна могла относиться к своей нелюбимой кузине? Злоязычники прозвали Анну Иоанновну «царицей страшного зраку». Это, конечно, преувеличение. Она была крупной, толстой, грубой, но не уродливой, многие, в том числе леди Рондо, находили ее приятной. Но Елизавета была не просто соперницей в женских достоинствах, она была опасной претенденткой на трон. Все свое правление императрица панически боялась и Елизавету, и «чертушку» из Киля, ее племянника.
Анна Иоанновна придумала, как себя обезопасить. В 1730 году был основан лейб-гвардии Измайловский полк, состоящий в основном из иностранцев. На Шпалерной улице, недалеко от Смольного дома, где жила Елизавета, по ее приказу был расквартирован полк конной гвардии – для присмотра. Деревянный дворец Елизаветы назывался Смольным, потому что находился рядом со Смольным двором. Двор этот был основан еще Петром I, там варили смолу для нужд флота.
Недалеко от Смольного находились и казармы Преображенского полка. С этим полком Елизавету связывала память о ее великом отце – преображенцы оставались верны духу Петра I и свою верность преобразователю переносили и на дочь. Со временем это сыграло важнейшую роль в перевороте 1741 года.
