Авторитарная монархия
Чтобы прийти к власти, Изабелла — сначала одна, затем с помощью мужа — использовала с выгодой для себя политические разногласия, которые расшатывали королевство; однако с самого начала она знала, что будет делать, когда взойдет на трон: восстановит престиж и авторитет короны, помешает тому, чтобы какой-либо один клан мог навязать свою волю государю. Одни её сторонники поддерживали эти устремления, другие — нет: они даже не принимали юную девушку всерьез. После победы они намеревались подчинить её своему влиянию и править за нее; они слишком поздно поняли свою ошибку, когда увидели, что королева решительно настроена положить конец ослаблению королевской власти.
В числе этих обманутых видное место занимает архиепископ Толедский Каррильо. Он был одним из самых энергичных творцов победы Изабеллы; именно он был одним из тех, кто в 1468 году добился, чтобы её объявили наследницей престола. Он предоставил в распоряжение принцессы своих воинов, чтобы обезопасить её от посягательств со стороны короля Энрике IV. Благосклонно относясь к сближению с Арагоном, он с одобрением встретил помолвку Изабеллы с Фердинандом и лично обвенчал принца с принцессой в октябре 1469 году; по этому случаю он без особых угрызений совести сфабриковал папскую буллу, которая разрешала им вступить в брак, невзирая на кровное родство. Каррильо поступил так вовсе не потому, что верил в особые достоинства и добродетели Изабеллы. Это был в первую очередь феодал, нежели служитель Церкви: как и другие представители своей касты, он хотел ослабить королевскую власть во имя собственных амбиций. Для него, как и для остальной знати, Изабелла была орудием: если он и старался возвести её на престол, то лишь потому, что думал, будто эта неопытная девушка будет настолько признательна ему за поддержку, что оставит реальную власть в его руках. Обещали ли что-нибудь будущие государи архиепископу во время своей свадьбы в 1469 году? Давали ли они ему гарантии того, что не предпримут ничего без его совета и станут действовать только вместе с ним, «как если бы составляли одно тело и одну душу»? По крайней мере так дают понять недоброжелательно настроенные хронисты. Но даже если предположить, такое соглашение действительно имело место — а это было вовсе не в обычае у будущих короля и королевы — маловероятно, чтобы Фердинанд и Изабелла собирались его соблюдать. В любом случае очень скоро — год спустя после свадьбы, — в тот самый момент, когда политические перспективы молодых принца и принцессы стали довольно туманными, Карри-льо, убеждавший их пойти на некоторые уступки, чтобы сохранить шансы на корону и добиться присоединения новых сторонников, натолкнулся на высокомерный отказ. Фердинанд очень надменно обошелся с прелатом, который выводил его из себя тем, что постоянно напоминал о своем политическом опыте: «Когда я стану королем, — в конце концов не сдержался он, — архиепископ Толедский не будет править за меня». Если Изабелла сумела повести себя более дипломатично, она придерживалась тех же настроений. Задетый Каррильо задумался, не ошибся ли он в своих расчетах. И хотя королю Хуану II Арагонскому удалось успокоить разгневанного архиепископа, прежней искренности как не бывало. В 1474 году Каррильо, обманувшись в своих надеждах, казалось, оставил лагерь Изабеллы. Он, правда, подтвердил сеговийскую прокламацию и вновь занял место в окружении новых государей; вместе с кардиналом Мендосой он разработал формулировку, которая, гарантируя исключительные права Изабеллы на престол, позволяла Фердинанду царствовать в Кастилии. Но первые шаги королевской четы его разочаровали. Изабелла совершенно не была расположена делить власть с кем-либо еще, кроме своего мужа. Каррильо понял, что его одурачили. Он дал понять это Изабелле и даже пригрозил ей: «Когда я взялся за нее, то была юная девчушка, которая только и делала, что пряла; но я верну её обратно к веретену!». Но королева не сдавала позиций, и Каррильо вновь покинул ее лагерь, встав во главе воинов, которых он вооружил на собственные деньги, чтобы сражаться с королями. Потерпев поражение, архиепископ попросил у правителей прощения и получил его, но при дворе он больше не появлялся.
Каррильо — самый яркий представитель из тех феодалов, кто остался в дураках после того, как они помогли возвести на трон правительницу, твердо решившую управлять единолично. Изабелла желала власти. Добившись ее, она не стала делить ее ни с кем, кроме супруга. И еще: власть она разделила лишь после того, как позаботилась, чтобы её права были соблюдены досконально. Духовенство, знать и города должны были смириться с этим. Режим, установившийся в 1474 году, нельзя назвать абсолютной монархией: он не затронул промежуточные органы управления (советы, кортесы, муниципалитеты), но отвел им второстепенную роль, запретив им вмешиваться в политику. Это — монархия авторитарная.
На пути к единой Испании
В последней трети XV века началась подготовка к политической унификации Иберийского полуострова. Вехами этого пути можно назвать браки между кастильскими и португальскими правителями[18]; пожинать плоды такой политики довелось Филиппу II в 1580 году. Прелюдией же этого процесса стала уния Кастилии и Арагона, предусмотренная будущими королями во время их бракосочетания в 1469 году и реализованная в 1479 году. Предшествующие соображения не должны затмить основного факта: монархия католических королей — это еще не национальное единство Испании, но уже нечто большее, чем личная уния, оставлявшая полную (или частичную) независимость территориям, оказавшимся в их власти. Карл В. Обрен, изучавший сборник поэм Эрверея Дезэссара (компиляция, которую можно датировать 1463 годом), нашел в нем стихи на кастильском наречии, написанные авторами из всех регионов Испании. Он обнаружил в них различные мотивы, как арагонские, так и кастильские, которые в свою очередь имели галисийско-португальские корни. Этот факт позволил ему сделать вывод о том, что данное поколение поэтов «характеризуется прежде всего общностью мотивов, что само по себе является предзнаменованием духовного и территориального единства Испании». Действительно, с середины XV века культура на всем полуострове становится общей[19].
Кастильцы, баски, арагонцы, каталонцы и жители Валенсии не только чувствовали себя испанцами, но и испытывали гордость при мысли о своей принадлежности к данному политическому образованию. Это чувство зародилось еще до появления на свет нашего династического союза и заявило о себе уже в 1469 году. Узнав, что принцесса Изабелла собирается выйти замуж за принца Фердинанда, дети Кастилии, по словам хронистов, не могли скрыть своей радости, тогда как сам брак этих правителей лег в основу песенных и игровых сюжетов: «Цветы Арагона прибыли в Кастилию. И дети водружали маленькие знамена и, притворяясь, будто скачут на лошадях, гарцевали на тростниковых палках, крича: „Да здравствует Арагон, да здравствует Арагон!"»[20] Даже если мы оставим в стороне пропаганду — а мы знаем, что в окружении Изабеллы ею не брезговали, — нам может показаться, что бракосочетание юных правителей, препятствия на пути к их браку (Фердинанд пошел на риск, чтобы добраться до Изабеллы в Кастилии) и его романтическая сторона (жених и невеста никогда ранее не виделись[21]) помогли будущим королям стать популярными и подготовили умы к тому крепкому согласию, которое должно было возникнуть между народами. Еще до того, как союз корон стал действительным (2 февраля 1475 года), циркуляр Изабеллы уже рекомендовал служащим кастильского королевства обходиться с арагонскими подданными так, как если бы они были кастильцами. Скоро, поясняла королева, два народа станут единым целым: «следовательно, суть справедливо и правомерно то, что поданным арагонского короля будут помогать и покровительствовать, как подданным Кастилии, что их будут рассматривать и учитывать так, как если бы они были кастильцами». Из этого примера видно, сколь неверно считать кастильцев и арагонцев чуждыми друг другу. Чтобы поощрить и укрепить союз, политическая воля правителей опиралась на спонтанную реакцию народов.
