Ознакомительная версия. Доступно 6 страниц из 27
Можно привести слова Джона Дьюи: «Возрождение веры в здравую человеческую природу, в ее умение откликаться на разум и истину, является более надежным бастионом против тоталитаризма, чем демонстрация материальных достижений или неистовое почитание особых юридических и политических форм». Способность откликаться на разум и истину присутствует у всех нас. Но в нас, к несчастью, присутствует и способность откликаться на глупость и ложь – особенно в тех случаях, когда ложь пробуждает радостные эмоции или когда обращение к глупости задевает заветные струны в первобытных глубинах нашего существа. В некоторых сферах деятельности люди научились откликаться на разум и истину почти всегда. Авторы научных статей не апеллируют к страстям своих ученых коллег. Они описывают то, что, по их разумению, является истиной относительно каких-то аспектов реальности, они используют разум для объяснения наблюдаемых фактов и отстаивают свою точку зрения аргументами, взывающими к разуму других людей. Все это достаточно легко делать в сфере естественных наук и техники. Намного труднее удается это в области политики, религии и этики. Здесь важные факты часто ускользают от нас. Что же касается смысла этих фактов, то это, конечно, зависит от системы идей, в свете которых их предпочитают интерпретировать. И это не единственная трудность, с которой сталкиваются разумные искатели истины. В общественной и частной жизни нередко случается так, что просто не хватает времени для сбора важных фактов или осознания их значимости. В таких случаях мы вынуждены опираться на недостаточные доказательства, которым не хватает логики. При всем самом искреннем желании мы не способны всегда быть до конца правдивыми и последовательно рациональными. Все, что мы можем, – это быть правдивыми и рациональными настолько, насколько позволяют нам обстоятельства, и наилучшим образом реагировать на ограниченную правду и несовершенную логику.
«Если народ надеется быть одновременно невежественным и свободным, – говорил Джефферсон, – то он надеется на то, чего никогда не было и никогда не будет… Люди не могут находиться в безопасности без информации. Все пребывают в безопасности, если свободна пресса, которая доступна каждому». Еще один страстный поборник разума по другую сторону Атлантики приблизительно в то же самое время думал так же, как Джефферсон. Вот что писал Джон Стюарт Милл о своем отце, философе-утилитаристе Джеймсе Милле: «Так полна и совершенна была его вера в возможность влияния на разум человечества при условии обеспечения доступа к нему, что он полагал, будто блага можно достичь, если все население научится читать и если все мнения будут ему доступны в устной или печатной форме, а при всеобщем избирательном праве получится создать законодательство, внедряющее в жизнь мнения, которые люди усвоили и стали считать своими». Всего можно достичь, нет ничего невозможного! Мы снова слышим нотки оптимизма восемнадцатого столетия. Верно, однако, что Джефферсон был не только оптимистом, но и реалистом. На собственном горьком опыте он знал, как бесстыдно можно злоупотреблять свободой печати. «Ничто, – писал Джефферсон, – из того, что мы читаем в газетах, не заслуживает доверия». Тем не менее он настаивал (и в этом мы должны с ним согласиться), что «под защитой истины печать выступает в благородной роли друга науки и гражданских свобод». Средства массовой информации, к слову, не хороши и не плохи; они всего лишь сила, и, как всякую силу, их можно использовать и во благо, и во вред. При каком-то одном применении печать, радио и кино необходимы для выживания демократии. При другом они становятся надежным оружием в арсенале жестокой диктатуры. В области средств массовой информации, так же как и почти во всех остальных сферах деятельности, технический прогресс наносит ущерб маленькому человеку и приносит невероятную выгоду большому человеку. Всего пятьдесят лет назад каждая демократическая страна могла похвастать большим числом местных журналов и газет. Тысячи деревенских редакций озвучивали тысячи независимых мнений. В любом, самом отдаленном месте люди имели возможность читать то, что было для них важно и интересно. Сегодня пресса по-прежнему свободна, во всяком случае, юридически, однако большинство местных газет исчезло. Стоимость целлюлозы, современного полиграфического оборудования и новостей от крупных агентств слишком высока и непосильна для маленького человека. На тоталитарном Востоке существует политическая цензура и все средства массовой информации находятся под контролем государства. На демократическом Западе присутствует экономическая цензура средств массовой информации, находящихся под контролем властной элиты. Цензура, осуществляемая повышением цен и концентрацией информационных ресурсов в руках нескольких крупных концернов, вызывает меньше возражений, чем государственная собственность и правительственная пропаганда. Однако можно с уверенностью сказать, что и подобная цензура не вызовет одобрения такого демократа, как Джефферсон.
В том, что касается пропаганды, прежние поборники всеобщей грамотности и свободной печати видели две возможности: пропаганда может быть правдивой или же лживой. Они не могли предвидеть, что произойдет на самом деле, и прежде всего в наших западных капиталистических демократиях, – появление огромной индустрии средств массовой информации, озабоченной главным образом не правдой или ложью, а заполнением газет и эфира пустой информацией, не имеющей отношения к реальности. Другими словами, они не приняли в расчет практически неутолимое стремление человека к отвлечению.
В прошлом у большинства людей не было никаких шансов полностью удовлетворить это стремление. Они хотели отвлечься, но не могли. Рождество наступало лишь один раз в году, праздники были «серьезными и редкими». Читателей насчитывалось мало, и им почти нечего было читать. Ближайшим местом просмотров кинофильмов являлась приходская церковь, где часто устраивали представления, правда довольно скучные и монотонные. В поисках условий, пусть даже отдаленно напоминающих нашу современную жизнь, нам придется обратиться к временам Римской империи, где хорошее настроение населения поддерживали частыми и бесплатными, а самое главное, грандиозными развлечениями – от поэтических пьес до гладиаторских боев, от публичного чтения стихов Вергилия до вольной борьбы, от концертов до военных парадов и публичных казней. Но даже в Риме не было ничего похожего на безостановочное отвлечение, поставляемое газетами, журналами, радио, телевидением и кинематографом. В «О дивном новом мире» беспрестанные развлечения самого очаровательного характера (ощущалки, «пей-гу-ляй-гу», центробежная лапта) сознательно используются как политические инструменты, призванные мешать людям обращать внимание на социальные и политические реалии окружающей жизни.
Потусторонний мир религии отличается от иного мира развлечений, но они похожи тем, что и религия, и развлечения суть явления «не от мира сего». И то и другое является отвлечением, оба явления при длительном существовании становятся, по словам Маркса, «опиумом для народа», а следовательно, угрозой свободе. Только бдительность может сохранить свободы, и только те, кто постоянно и разумно ограничивают себя, могут надеяться на эффективное использование демократических процедур. Общество, большая часть членов которого проводит время не здесь и сейчас, не планирует разумно свое будущее, но постоянно пребывает в пустых мирах спорта, мыльных опер, мифологии и метафизических фантазий, не сможет эффективно сопротивляться посягательствам людей, стремящихся его контролировать и манипулировать им.
Ознакомительная версия. Доступно 6 страниц из 27
