С 1847 года Сан-Франциско, благодаря активности жителей-англосаксов и исключительно удобному географическому положению близ богатых внутренних долин по рекам Сакраменто и Сан-Хоакину, становится главным городом Калифорнии. Как справедливо заметил наш путешественник, «Монтерей никогда не сможет превзойти Сан-Франциско».
Монтерей, Сан-Хосе, Санта-Барбара, Лос-Анджелес, Сан-Диего были маленькими сонными городками. Монтерей карабкался вверх по склону лесистого холма южнее великолепного залива. Здесь не бывало ни туманов, ни холодного ветра, ни частых дождей. Пейзаж радовал глаз. Его климат был настолько целебным, что часто говорили: «Еl que quiere morir que del pueblo se vaya»,(14) что в переводе означало: «Чтобы умереть, нужно покинуть эти места».
В 1850 году в городе было всего две улицы, а несколько усадеб составляли пригород. Первый капитолий, именуемый Колтон Холл, в честь преподобного Уолтера Колтона, бывшего морского священника, избранного алькальдом Монтерея в 1846 году, представлял собою длинное одноэтажное строение с небольшим балконом, который поддерживали две простые колонны.
Вооруженные силы города были размещены так же, как и в Санта-Барбаре, Сан-Франциско и Сан-Диего — в саманной постройке со сторонами по 200 метров, окруженной рвом и защищенной земляным валом высотой 5 метров, с бастионами по углам, в стенах которых были прорезаны амбразуры. Внутри находился барак для солдат, довольно ухоженные жилые дома для офицеров, арсенал и склад. Перед американским завоеванием, по словам одного французского золотоискателя, гарнизон состоял из «генерала в сплошь расшитом мундире и тридцати пяти солдат, ленивых, как ящерицы»(15). Население Монтерея в 1846 году составляло 500 душ. Жизнь там проходила весело и мирно. Ни в одном другом месте, кроме разве что Лос-Анджелеса, не было такого приятного и утонченного общества.
Сан-Хосе раскинулся в плодородной долине среди холмов. Его 700 жителей, большей частью мексиканского происхождения, надеялись потеснить Монтерей. Благодаря географическому положению города могли быть налажены связи между населенным калифорнийскими дворянами югом и американским севером. И Сан-Хосе действительно стал столицей нового штата. С декабря 1849-го по май 1851 года там дважды собирался законодательный корпус. Дома здесь были буквально разбросаны в полном беспорядке вокруг двух тенистых площадей, где любила проводить время мужская часть населения.
Сан-Диего — деревня, расположенная на берегу бухты, еще в 1848 году состояла всего из нескольких домов, окруженных садами. В невзрачном городишке Санта-Барбаре были премилая центральная площадь, старые саманные постройки и порт без пристани. Корабли не могли причалить к этому берегу, поэтому пассажиров и грузы приходилось переправлять туда на лодках. Лос-Анджелес, в котором насчитывалось 1500 жителей, уже был в тот период самым важным городом Калифорнии. Американский эмигрант Чарлз Эдвард Пенкост описывает его как «старый испанский город, явившийся из мечты… Я нигде не встречал более удобного и благоприятного климата…». Однако, несмотря на живительный климат, здешние жители были столь беспечны, что у Пенкоста сложилось впечатление, будто они «своею ленью приводят это место в плачевное состояние»(16).
Более того, «к любой работе относились они самым пренебрежительным образом».
Другой эмигрант, сын знаменитого орнитолога Джон У. Одюбон, в свою очередь пишет, что Лос-Анджелес — «уцелевший город ангелов, хотя может быть и падших… Все выглядит устаревшим и впавшим в упадок»(17). Вокруг центральной площади, этого сердца колониального поселения, высились церковь и дома знати, утопавшие в цветах и фруктовых деревьях. Сады изобиловали инжиром, гранатами, абрикосами, лимонами, миндалем, виноградом. Богатые и бедные жители жили согласно старым испано-калифорнийским традициям гостеприимства, безделья, веселья и беззаботности, а важные события в жизни города пышно отмечались музыкой, танцами, фиестами, родео и крестными ходами.
Когда-то испанская католическая цивилизация насаждалась в Калифорнии стараниями францисканских миссий, обосновавшихся на равных расстояниях друг от друга по всему побережью, ныне они превратились в руины. Были и ранчо — громадные поместья до 100 тысяч акров земли, владельцы которых жили натуральным хозяйством подобно крупным землевладельцам средневековой Англии.
В начале 1848 года главной отраслью экономики здесь по-прежнему оставалось скотоводство. Согласно Торнтону, число голов рогатого скота в 1831 году оценивалось цифрой 500 тысяч, овец, коз и свиней 321 тысяча, лошадей, ослов и мулов 64 тысячи. После упразднения миссий численность рогатого скота сильно уменьшилась. Кроме того, францисканцы изготовляли превосходные вина. После их ухода качество вина в Калифорнии значительно снизилось. Действительно, из многочисленных документов становится ясно, что монахи были чуть ли не единственными товаропроизводителями в колониальной Калифорнии.
Сельское хозяйство было крайне примитивным. Здесь выращивали зерно, которое превращалось в муку на нескольких редких мельницах, производили также оливковое масло, воск и выращивали овощи.
Здесь торговля полностью находилась в руках иностранцев. На экспорт шли шкуры, сало, меха, незначительное количество лесоматериалов. В 1845—1846 годах из Калифорнии было вывезено 80 тысяч шкур крупного рогатого скота, 1 миллион 500 тысяч фунтов сала, 10 тысяч фанегас(18) зерна, миллион фунтов древесины, тысяча бочонков вина и бренди, шкуры бобров и котиков, а также других животных, на сумму 20 тысяч долларов, мыла на 10 тысяч долларов, 200 унций золота(19).
При правлении калифорнийцев край, согласно американским критериям, пришел в упадок. Однако в 1848 году все изменилось.
Золото! Золото! Золото!
Среди преуспевающих эмигрантов баденский предприниматель Джон Саттер занимал особое место. Его поместье, в котором он жил с 1840 года, было расположено в населенном индейцами уединенном месте на пути из Соединенных Штатов через Сьерра-Неваду. Этот немец, прибывший в Калифорнию без гроша в кармане, в сопровождении горстки приспешников и любовницы, стал не просто богатым собственником, но настоящим царьком. Со своими подручными и соседями-индейцами, чье доверие ему удалось завоевать, он построил форт длиной 100 и шириной 50 футов. В центре укрепления он разместил свое жилище. Со всех сторон вдоль стен выстроились магазины, склады и бараки. По углам возвышались бастионы, а главные ворота с восточной и южной сторон были защищены тяжелыми артиллерийскими орудиями. В 1846 году этот форт насчитывал 50 «очень дисциплинированных» индейцев и 10 или 12 белых(20). Для полевых работ, в зависимости от времени года, Джон Саттер нанимал от 200 до 300 индейцев. Он держал скорняжное производство, винокуренный завод, ткацкую мастерскую, мельницу и чеканил деньги. В 1847 году у него было 12 тысяч голов скота, 2 тысячи лошадей и мулов, от 10 до 15 тысяч овец, тысяча свиней, а поля приносили обильный урожай зерновых.
