Во— вторых, потому что военный гений, который он чувствовал в себе, неудержимо толкал его к немедленному действию.
В— третьих, потому что он боялся умереть раньше, чем успеет выполнить свое назначение или, по крайней мере, оказаться в решительный момент стариком.
Представление Гитлера о внешнем мире также находит отражение в документах Нюрнбергского процесса. Они показывают, как Гитлер расценивал и взвешивал своих партнеров и противников, с которыми ему приходилось считаться, и как в результате он учитывал свои шансы на успех.
Прежде всего у него было колоссальное представление о Германии. В силу своего характера, он подходил к каждой проблеме с военной точки зрения и в конечном итоге сводил все суждения и оценки к подсчету военной силы. И потому воинская доблесть германского народа была для него решающим фактором. «Мы, немцы, не только наиболее многочисленны (в Европе), но мы и качественно лучшие, — говорит он. — Каждый германский пехотинец лучше любого французского».
Поражение Германии в 1918 году было, — по мнению Гитлера, — случайностью и он приписывал его непрочности и глупости императорского режима. Он всегда говорил о Вильгельме II и его политике с оттенком презрения. Но Германия с Гитлером во главе, — по его убеждению, — была способна победить весь мир.
Он считал за ничто второстепенные государства Средней Европы, включая и Польшу.
«Польская армия, — сказал он 12 апреля 1939 года графу Чиано, — имеет лишь несколько парадных дивизий, а остальная масса войск — весьма низкого уровня. Противотанковая и противовоздушная оборона ничтожны и ни Франция ни Англия не могут в этом помочь Польше. Надо также принять во внимание структуру польского государства. Из 31 миллиона населения — 2,5 миллиона немцев, 4 миллиона евреев и 9 миллионов украинцев. В противоположность фанатически настроенной Варшаве, весь остальной народ в целом апатичен и индифферентен».
Японии Гитлер не доверял: «Нельзя, — говорил он, — слишком полагаться на Японию. Надо остерегаться ее измены». И при этом он был невысокого мнения о качестве японской армии. Он послал в Токио свои советы насчет осады Сингапура. «Император Японии, — добавлял Гитлер, — мягкое, безвольное существо, лишенное авторитета; он напоминает последнего русского царя, и его может ожидать та же участь».
Зато Гитлер переоценивал Италию. Мы увидим в дальнейшем, почему и каковы были, роковые для Германии, последствия этой ошибки.
Но он был далек от недооценки русской мощи. Наоборот. Громадность пространств и неисчерпаемость ресурсов России ему импонировали. «Главная опасность, — повторял он неоднократно, — заключается в колоссальной массе России». Он отлично сознавал преимущества России в воздушной войне, благодаря дальности дистанций и рассеянности ее объектов. И он очень опасался массовых налетов русской авиации на скученные города и индустриальные центры Германии, прежде всего на Берлин и на румынские нефтяные промыслы.
«Если бы дело шло только о наземных армиях, то можно бы не бояться СССР, но при сильной авиации он представляет серьезную опасность».
Однако эти соображения больше касались будущего. В 1937 году Сталин был занят ликвидацией маршала Тухачевского, обвиненного в сношениях с Германией, и вместе с ним была ликвидирована большая часть высшего командного состава армии. На основании этого Гитлер заключал. что Красная Армия переживает кризис. Он много раз повторял: «Россия будет беспомощна еще несколько лет».
Что касается Франции, то Гитлер был убежден в ее крайней слабости. Он наблюдал ее внутренние волнения и успехи коммунизма. Со злобной радостью он следил за всеми фазами долгого социального кризиса 1936 года, за стачками и занятием рабочими заводов. Он наблюдал, как распадались партии и падали правительства. Он предрекал: «Франция идет к революции».
Гитлер лучше своих генералов знал слабость французской армии. Он знал о кризисе ее постоянного состава в следствии падения рождаемости во Франции. Ему была известна остановка в развитии и устарелость французской авиации. Он был в курсе духовного упадка Главного Штаба и победы пассивной стратегии, как раз обратной той, которую он внушал своим генералам. Он говорил: «Армия Франции в упадке. Только флот ее на высоте современности».
Кроме того Гитлер считал, что Франция потеряла свою самостоятельность и стала зависимой державой.
«Фюрер, — сообщает Геринг, — часто говорил, что Франция ничего не предпримет без одобрения Англии и что Париж сделался дипломатическим филиалом Лондона. Следовательно достаточно было уладить дело с Англией и тогда на Западе все в порядке».
Что думал Гитлер об Англии, которой он приписывал такое значение?
Он относился к английскому народу с большим уважением. В своей речи 5 ноября 1937 года (документ 1871 Р.S.) он говорит: «Это народ твердый, упорный и мужественный. Это опасный противник, особенно в обороне. Он способен к организации, любит рисковать и имеет вкус к авантюре. Это народ германской расы, который обладает всеми ее качествами».
Дебаты в Нюрнберге показали, что Гитлер, верный принципам своей книги «Моя борьба», долгое время старался не вступать в конфликт с Англией.
«Фюрер, — говорит Геринг, приложил в 1936 году все усилия, чтобы придти к соглашению с Англией».
Риббентроп рассказывает следующую историю:
«В первом же нашем политическом разговоре в феврале или марте 1933 года Гитлер сказал мне: «Риббентроп, главной основой европейской политики является англо-германская дружба». Я видел Гитлера в последний раз в апреле 1945 года, за неделю до его смерти, в его убежище в Берлине. Он мне повторил тогда буквально свои фразы 1933 года и прибавил: «Попробуйте, нельзя ли что-нибудь сделать, чтобы договориться с англичанами».
Иодль передает, что Гитлер готов был заключить с Англией мир в момент Дюнкирхена. Теперь мы видим, что он был готов к этому и на развалинах Берлина.
По показаниям Геринга и Риббентропа, Гитлер был убежден, что Англия в конце концов примет его точку зрения. Мы встретимся с этой точкой зрения в рассказе о миссии Рудольфа Гесса, о которой речь будет впереди. В основном Гитлер полагал, что интересы Германии и Англии совпадают. Он не хотел разрушать Британскую Империю, быть может из тех соображений, что это политическое сооружение охраняло массы полуголодного нищенского населения Азии от большевизма. Но он требовал, чтобы за это Англия признала за ним исключительное право на реорганизацию Центральной Европы, свободу выкроить себе жизненное пространство и возможности свести счеты с СССР.
«Я тщетно уверял его, — утверждает Риббентроп, — что Англия не будет без конца терпеть нашу экспансию».
Гитлер искал способа сблизиться с Англией…
«Чтобы добиться союза с ней, — говорит Геринг, — он готов был гарантировать территориальную неприкосновенность Голландии, Бельгии и Франции. Он даже допускал возможность отказаться от Эльзас-Лотарингии. Он не очень интересовался колониями и он окончательно оставил идею колониальной империи. Наконец, он не прочь был подписать азиатский пакт, гарантирующий Индию от покушений со стороны СССР».
