Приведенные адъютантом Потемкина Львом Энгельгардтом подписи к рисункам выглядели довольно невинно: «Всех острее изображен был Безбородко, недавно пожалованный графом; он держал книгу с надписью: „Новый граф, обернутый телячьей кожей“». Понятно, что воспитанный молодой человек не процитировал особо хлестких высказываний.
А вот французский памфлетист Шарль Массон, некоторое время служивший при дворе в качестве учителя математики великих князей Александра и Константина, услужливо выказал свою осведомленность в скабрезных тайнах. Его описание не оставляет сомнений: государыня имела причины рассердиться. Среди карикатур «была одна, на которой Екатерина, изображенная в неприличной сладострастной позе, заставляла своего сердечного друга, графиню Брюс, делать перед собой разные телодвижения. На другой, столь же непристойной для восемнадцатилетней барышни, был изображен лежащий на софе Потемкин, а перед ним три его племянницы, тогда девицы Энгельгардт, а теперь графиня Браницкая, княгиня Юсупова и графиня Скавронская: казалось, что эти три полуголые богини, жестами и выразительными позами выставляли напоказ свои особые прелести, оспаривали друг у друга победу над своим дядюшкой, этим новым пастухом Парисом»[26].
Драматизируя картину, автор добавлял, что обеих девиц высекли до крови да еще в присутствии остальных фрейлин — в назидание. Однако после его слов удивительно не то, что ретивых Эльмпт и Дивову наказали, а то, что обе спустя несколько лет вернулись ко двору. Правда, нельзя сказать, насколько сведения Массона точны. Его книга изобилует передержками и откровенной ложью, на которой автора не раз ловили историки.
Характерно, что, говоря об участи Лопухиной, современники старались смягчить описание кары, ведь язык даме не вырвали, а лишь урезали. А вот наказание Эльмпт представлялось слишком суровым. Энгельгардт, описавший этот случай, считал, что, если бы сатира молодых шалопаев не касалась «обруганных в нравственности лиц, то, конечно, поступлено было бы более нежели снисходительно». Однако даже он сомневался, в действительности ли фрейлина была высечена. Английская исследовательница Исабель де Мадариага, автор крупнейшей на сегодняшний день монографии о России в царствование Екатерины II, с большим скепсисом высказывается о самой возможности наказания розгами при тогдашнем дворе[27].
Тот факт, что через пару лет обе проштрафившиеся дамы приехали в столицу, а Дивова даже стала содержательницей модного салона, где собиралась изысканная публика из числа французских аристократов-эмигрантов, говорит не в пользу истории с поркой. После подобного унижения трудно было показаться в свете, тем более блистать в качестве хозяйки «маленького Кобленца», как назвали ее дом. Что касается Эльмпт, то она вышла замуж за генерал-поручика П. И. Турчанинова, статс-секретаря императрицы по военным делам. Переживи невеста такое бесчестье, как наказание розгами, и выгодный брак был бы невозможен из-за чисто светских условностей.
Нас в данном случае должна заинтересовать реакция общества. Даже неподтвержденные слухи о том, что молодую дворянку могли высечь, пусть и за дело, были уже крайне неприятны современникам. Личная мягкость Екатерины с двором сыграла роль нравственного примера. Перенимая манеру государыни, ее взгляд на окружающих, русское дворянское общество сделало значительный шаг вперед. Оно усвоило урок уважения к самому себе. Заставить людей позабыть о нем оказалось не так-то просто.
Особую пикантность случившемуся придавал тот факт, что Дивова, в девичестве Бутурлина, и ее брат были детьми Марии Романовны Воронцовой. После ранней смерти матери их воспитал дядя Александр Романович Воронцов, один из крупнейших вельмож и виднейший оппозиционер, чье критичное отношение к императрице было известно. Екатерина понимала, что вольных настроений и неприязни к ней молодые люди набрались в его доме. Однако опала племянников не отразилась на Воронцове. Он мог и дальше бравировать независимой от государыни позицией. Екатерина намеренно позволяла это.
Тот же Державин, славивший драчливую «царь-девицу», не смущался во время докладов Екатерине говорить заведомо неприятные вещи и даже настаивать на своем мнении, игнорируя ее реакцию.
Он считал себя обязанным поступать так, иначе страдала его совесть. Дочь архитектора Николая Александровича Львова и племянница Державина — Елизавета Николаевна — передавала случай, когда сенаторы, знакомые со вспыльчивым характером Гаврилы Романовича, уговорили его как-то не ехать в Сенат, когда там разбиралось одно щекотливое дело. Державин не знал, как на это согласиться, «желчь его расходилась», он почувствовал себя нехорошо, лег на диван и попросил одну из родственниц почитать ему что-нибудь для успокоения. Та взяла с полки книгу его сочинений, открыла первую попавшуюся страницу и начала оду «Вельможа». «Но как выговорила стихи:
Змеей пред троном не сгибаться, Стоять — и правду говорить…
Державин вдруг вскочил с дивана, схватил себя за поседелые волосы, закричав:
— Что написал я и что делаю сегодня! Подлец!
Не выдержал больше, оделся»[28] и отправился в Сенат.
Не желая ронять чести, Державин-сенатор, как и Державин-поэт, был в своем праве. А Екатерина уважала это право и личным поведением не подавляла, а развивала в окружающих чувство собственного достоинства.
За 34 года царствования подданные благородного происхождения настолько привыкли считать себя людьми, европейцами и дворянами, что резкий поворот Павла I в сторону самодержавной манеры поведения шокировал и покоробил русское общество.
«Два разительных примера»
Считается, что Павел I многое в характере и манерах унаследовал от своего отца Петра III. Двое убитых мужчин, две жертвы неумения ладить с приближенными, точно держат под конвоем царствование Екатерины. За обоих исследователи предъявляют к императрице высокий счет. Винят в уничтожении первого и в похищении власти у второго. Винят и в длительной изоляции наследника, мелочном надзоре, постоянной угрозе жизни, которые и воспитали из Павла нервного, деспотичного, неуравновешенного человека. А это в конечном счете предопределило печальный исход.
Принято думать, что перечисленные качества перешли к сыну императрицы от отца — человека крайностей — и лишь развились в неблагоприятной обстановке. Рассмотрим этот вопрос подробнее. Так же как и Екатерине, Петру III не у кого было поучиться обращению с людьми. Иностранные дипломаты не раз подчеркивали в донесениях, что у молодого двора нет ни одного надежного советчика, который подсказал бы великим князю и княгине правильный, осторожный образ действий. На свой страх и риск они выбрали совершенно разные пути, которые и привели их к разным результатам.
