В первой трети мая работы наконец закончили. Распрощались с туземцами и направились в Малаккский пролив. Кстати, именно на Никобарских островах, где Алексей Бутаков познакомился вплотную с бурной тропической растительностью, ему захотелось изучить естественные науки, стать натуралистом. Об этом он писал в письме брату Григорию. В плавании люди продолжали умирать. Жилая палуба превратилась в лазарет. Днём и ночью оттуда доносились стоны страдальцев и хрипы умирающих. Те, кто остался в строю, работали на пределе человеческих возможностей, практически без нормального сна и отдыха Приходилась делать работу и свою, и умерших или больных товарищей. Малаккский пролив — гнездо пиратов. Он и в наше-то время печально известен тем же. Приходилось быть начеку, а люди еле держались на ногах. В начале июня вернулись в Сингапур. Нужно было спасать команду, а Юнкер, похоже, вновь собрался на берег пьянствовать. Как вспоминал Алексей, их командир долгое время носил маску рубахи-парня и достаточно долго обманывал многих людей. Бутаков признавался, что и сам был среди этих «бедных дураков».
Но всему рано или поздно приходит конец. Терпение офицеров лопнуло. Отдавая должное Юнкеру, как моряку, все понимали, что ими командует откровенный негодяй. Разъярённый старший офицер без церемоний вошёл к Юнкеру в каюту для объяснений. Капитан был не из трусливого десятка, но по лицу Бутакова понял его состояние и решил не рисковать. Он безропотно достал из сундука оставшиеся деньги. На них наняли местного врача-голландца, который умел лечить от тропических болезней, а для больных сняли домик на берегу. Через месяц, когда больные немного пришли в себя, Юнкер приказал сниматься с якоря. Но люди продолжали умирать. Ослабевший после болезни матрос не удержался на мачте, когда крепили паруса, упал на палубу и разбился насмерть. Вновь вспыхнула эпидемия горячки. Но, похоже, что Юнкера это нисколько не беспокоило. Пропасть между капитаном и офицерами продолжала увеличиваться. В Авачинскую губу вошли 20 сентября, а на следующий день умер еще один матрос Всего за переход от Никобарских островов до Камчатки похоронили четырнадцать человек.
Петропавловск — это вам не Сингапур, осень здесь сменяется зимой стремительно. Нужно было как можно скорее сдать груз, принять балласт, подлечить людей и отправляться в море, пока не замёрзла бухта Но Юнкера на судне не было, он уже вовсю пользовался гостеприимством камчадалов, истосковавшихся по новым людям и вестям из России. Капитана принимали с почётом, как там всегда было принято. Он не отказывался ни от каких приглашений. Хозяева были тоже не дураки выпить — словом, дым шёл коромыслом. Пришлось обходиться без командира, к чему давно уже привыкли, поскольку практически на транспорте всем распоряжался Бута-ков. Вскоре офицеры заметили неожиданную перемену в отношении к ним начальника Камчатки капитана 2-го ранга Николая Васильевича Страннолюбского. Его приветливость и любезность сменились холодностью и отчуждённостью. Как позже выяснилось, Страннолюбский находился в Петербурге перед отправлением «Або». Он получил назначение на Камчатку. Ему предстояло добираться туда сухим путём Пользуясь представившейся возможностью, капитан 2-го ранга попросил Юнкера привезти ему в Петропавловск пианино, несколько ящиков с вином и ещё кое-какие громоздкие вещи. Для этого он дал командиру «Або» две тысячи рублей С таким же успехом эти деньги Николай Васильевич мог бы подарить первому встречному бродяге. Юнкер на радостях немедленно закатил пир, пригласил на него и Страннолюбского, который, разумеется, не подозревал, что пропиваются его же собственные деньги. Когда «Або» появился в гавани, Страннолюбский обрадовался: наконец-то увидит долгожданные вещи и вино. Велико же было его разочарование, когда Бутаков на вопрос, где пианино и остальное, с изумлением воззрился на него.
Страннолюбский забеспокоился, отыскал Юнкера, находившегося в это время в гостях у исправника, и стал выяснять, где же вещи. Тот, не моргнув глазом, заявил, что офицеры ещё в Кронштадте устроили против него что-то вроде заговора и умышленно «забыли» там пианино, деньги они украли, а вино выпили во время плавания. Можно понять реакцию Страннолюбского. Бутаков постарался ему объяснить, что это неправда, всё не так, но кошка между капитаном 2-го ранга и офицерами транспорта уже пробежала. Кого слушать, кому верить, начальник Камчатки не знал. В Петропавловске Юнкер забеспокоился. Одно дело — рассказывать басни доверчивому Страннолюбскому, а другое — отчитываться по шнуровым книгам перед въедливыми чиновниками из комиссариатского департамента Выход был только один — подделать записи. Решив, что судовой врач — самое слабое звено, он, с военной точки зрения, совершенно правильно начал атаку с него: потребовал, чтобы тот списал растраченные на кутежи деньги как якобы израсходованные на приобретение лекарств. К его изумлению и ярости, всегда тихий покладистый штаб-лекарь категорически отказался заниматься подлогом. Обозлённый сопротивлением там, где он его совершенно не ожидал встретить, капитан пригрозил, что спишет строптивца с судна и оставит на Камчатке.
Нужно заметить, что он запросто мог так поступить, оставить лекаря в Петропавловске без всяких средств существования. Однако такой номер у него не прошёл. Медик помчался жаловаться старшему офицеру, и Бутаков от имени всех офицеров твёрдо заявил, что без штаб-лекаря никто из них в море не выйдет. С того момента началось открытое противостояние капитана и офицеров, прежде всего Алексея Бутакова и Юнкера Обязанности разделились: Юнкер пьянствовал на берегу, спуская последние казённые копейки, а Бутаков готовил судно к длительному переходу. Страннолюбский, несмотря на причинённую ему обиду, помогал всем, чем мог, а главное — организовал лечение больных матросов и офицеров на целебных Паратунских ключах. Командир «Або» прибыл с берега на судно в середине ноября. На последние деньги Юнкер купил упряжку из двенадцати собак и нарты, для подарка царю. Побеспокоился он и о юколе, чтобы кормить собак в пути. Слава Богу, хоть о собаках подумал. В конце ноября бухта оказалась уже схвачена льдом Градусник давно показывал минус десять. Неделю ручными пилами пропиливали во льду канал, чтобы выйти из Петропавловской гавани в Авачинскую губу. Делать эту работу матросам приходилось, стоя по колено в ледяной воде. Наконец 24 ноября с некомплектным экипажем оставили Камчатку, и вышли в открытое море.
Наверно, если специально придумывать всякие козни и испытания для моряков «Або», то вряд ли можно додуматься до того, что им довелось пережить за время плавания. Юнкер, учитывая, что денег на покупку продовольствия и воды практически нет, решил максимально сократить обратный путь. Если обычно капитаны заходили на Гавайские острова, чтобы освежить команду, дать ей возможность отдохнуть от судна на берегу, купить свежих фруктов и овощей, чтобы уберечь людей от цинги, то командир «Або» приказал следовать курсом на Рио-де-Жанейро, не делая остановок в пути. После того как вышли из Авачинской губы, начался самый трудный этап плавания. Влажный снег огромными хлопьями налипал на снасти, рангоут, паруса, глыбами обрушивался с них на палубу. Тонкий слой льда превратил палубу в сплошной каток. Чтобы не скатиться за борт, натянули вдоль палубы леера. Днём и ночью убирали лопатами снег и скалывали лёд. На руки матросов страшно было смотреть. Когда спустились южнее, мороз и снег сменились на штормовой ветер и огромное волнение. Длилась эта пытка почти месяц. 11 декабря огромный вал вкатился с кормы на транспорт, сломал шлюпку и едва не перевернул орудие. Вода вдавила медные решётки люков, а рулевых и вахтенного офицера отбросила к бортам, чудом не смыв их за борт. Воду с палубы вычерпывали потом вёдрами. В каютах и в жилой палубе был настоящий вселенский потоп.
