Герцог повторил про себя эти отцовские слова и подумал, что, наверно, нигде в мире не найти такого искреннего беспрекословного повиновения – причем не столько самому человеку, сколько тому, что стоит за ним.
Бог свидетель, его отец вовсе не заслуживал такого поклонения, однако вокруг его головы сиял нимб власти, прошедшей через много веков, и этого было достаточно.
От всех этих размышлений герцогу стало как-то не по себе.
«Чем скорее я вернусь к нормальной цивилизованной жизни, тем лучше!»– раздраженно подумал он.
Еще в Лондоне герцог решил, что вернется в Англию вместе с королем на «Ройял Джордже».
Он не сомневался, что Его Величество с радостью примет его на борт своего роскошного комфортабельного судна. Плавание будет веселым и приятным, они вместе вдоволь посмеются над шотландскими дикарями!
Король, как показалось герцогу, отнесся к визиту очень серьезно.
Он с восторгом говорил о Шотландии, к удивлению приближенных, опасавшихся, что первое же столкновение с действительностью развеет его мечты.
Но, когда Георг Четвертый принимал решение, немного находилось смельчаков, отваживающихся ему перечить. И Эдинбург начал готовиться к встрече монарха.
«Представляю себе, – подумал герцог, – какая там сейчас царит суматоха!» Нет, ни за какие блага мира он не пожелал бы сейчас оказаться в Эдинбурге.
Дорога заняла больше двух часов, и герцог умирал от жажды, когда впереди наконец показался замок Килкрейг.
Герцог никогда прежде здесь не бывал. Теперь он видел, что родовое гнездо Килкрейгов совсем не похоже на его собственное.
Замок стоял на вершине холма, так что враг не смог бы подкрасться к нему незамеченным. В суровых каменных стенах и узких окнах, во всей его громаде было что-то мрачное и величественное.
В памяти герцога всплыли многочисленные страшные истории о Килкрейгах, которые он слышал еще мальчишкой.
Говорили, что в стенах замка водятся злые духи; что свирепые предки нынешних Килкрейгов, не в силах обрести покой за гробом, бродят по замку бестелесными призраками. Чаще всего вспоминали некоего Килкрейга, который будто бы занимался черной магией и для своих опытов похищал и убивал детей.
Сам герцог не верил этим сказкам даже в детстве; но теперь, глядя на мрачный, суровый замок, он понимал, как возникали подобные истории.
В этом таинственном на вид здании было что-то, вызывающее самый бурный полет фантазии – тем более у людей, привыкших верить в привидения, черную магию и прочую чушь.
Сам герцог не особенно увлекался богатой кельтской мифологией – всеми этими великанами, ведьмами, непобедимыми воинами, озерными чудовищами, вещими птицами, говорящими камнями и поющими деревьями.
На Юге, где почти все знакомые герцога думали только о своем удовольствии, о любой вере принято было говорить со снисходительной усмешкой.
Положение обязывало короля посещать церковную службу, но герцог и его приятели проводили воскресенье так же шумно и беззаботно, как и все остальные дни.
До замка оставалось около мили, когда мистер Данблейн остановил коня.
– Здесь, – произнес он, понизив голос, – все, кроме вас, сойдут с коней.
– Почему? – удивился герцог.
– Килкрейг, как и ваш отец, весьма привержен традициям.
Герцог собирался послать Килкрейга ко всем чертям, но вовремя вспомнил, что едет сюда для примирения. Глупо злить старика еще до начала встречи.
– Делайте, как знаете, Данблейн, – коротко ответил он и поскакал вперед.
Однако он заметил, что лошади оруженосцев остались на попечение нескольких конюхов, а сами мужчины пошли вслед за ним пешком.
Впереди всех шел Данблейн – неизменный телохранитель вождя. Рядом с ним должны были идти родичи, но Джейми был слишком мал, а Торквил томился в какой-нибудь из мрачных башен замка.
Следом занимал свое место бард – старик, которого герцог помнил еще со времен отца.
Должность барда передавалась по наследству вместе с земельным наделом. У горцев не было письменной истории – память о человеке и его добрая слава держались только на устном мастерстве барда.
«Интересно, – подумал герцог, – что скажут после смерти обо мне?» Впрочем, едва ли его поведение вдохновит барда на героическую песнь.
Следом за бардом шествовал волынщик. Сейчас он заиграл боевой марш клана Макнарнов – мелодию, под которую Макнарны шли и в бой, и, когда приходил срок, отправлялись на родовое кладбище.
Место за волынщиком исторически предназначалось бладиру – так называемому голосу вождя, красноречивому оратору, хранящему в памяти самые разнообразные прецеденты.
Но он был здесь не нужен – герцог намеревался разговаривать с Килкрейгом сам и не допустил бы, чтобы кто-то вмешивался в его дела.
За всеми этими должностными лицами полагалось следовать пажу – юноше, несущему меч и щит вождя, а далее – свите из нескольких десятков мечников, алебардщиков, стрелков из лука и мушкета.
Клан, принимающий у себя чужого вождя, обязан был найти для всей этой дикой и зачастую необузданной орды кров и угощение.
Приняв хлеб-соль от другого клана, воины уже не имели права обнажать оружие, пока не уйдут с его земель. Законы гостеприимства были священны: нарушать их осмеливались лишь отщепенцы вроде Маклаудов.
Процессия приблизилась к замку, и герцог увидел, что его ждут.
У ворот выстроились члены клана Килкрейгов. Многие из них, к удивлению герцога, были одеты в тартаны.
Герцог знал, что в 1799 году, после многих лет запретов и преследований, шотландцы вновь получили разрешение носить национальную ткань; но на Юге говорили, что долгие годы угнетения убили в горном народе память о старинных обычаях.
Однако сейчас герцог ни на ком не замечал тех безликих серых костюмов, что носили шотландцы во время преследований.
Может быть, зря он не послушал мистера Данблейна и не явился перед ними во всем великолепии вождя?
Но герцог сердито оборвал свои мысли. Ему нет дела до того, что подумает о нем старый Килкрейг или кто угодно еще!
Пусть принимают его таким, как есть, – или катятся к черту!
Во дворе замка герцога ждала безукоризненно вежливая, хотя и несколько натянутая встреча. Представительный дворецкий в юбке и куртке с серебряными пуговицами провел его по винтовой каменной лестнице, не покрытой ковром, на второй этаж.
Герцог понял, что его ведут в покои вождя.
Его собственные покои, переделанные и обставленные знаменитым Уильямом Адамом, были одним из самых блестящих и изысканных помещений в замке.
Однако, едва войдя в покои Килкрейга, герцог понял: они не сильно изменились с тех суровых времен, когда на башнях замка дежурили лучники, зорко высматривая врага.
