Но к его удивлению речь в кабинете чиновника пошла совсем не о нём. Сидящий за огромным столом невысокий полный человек с большими залысинами начал раздражённо говорить о творчестве Ивана Коновалова. Этого приверженца традиционного реализма Ухов хорошо знал. Но в отличие от Глеба его картины пользовались успехом из-за умения выразить пластику движения героев и живописно выписанных деталей быта. И Ухов не мог понять, чем певец жанровых сцен мог вызвать недовольство высокого начальства. Наконец, чиновник перешел к сути дела:
– Этот пасквилянт вообразил себя талантом равным Илье Глазунову. Тот пугал публику своим полотном «Мистерия XX века». А Коновалов свою картину назвал «Новейшая история», и в ней в искажённом виде трактует острые проблемы современности. Прогрессивная общественность, естественно, взбунтовалась и требует запретить демонстрацию картины публике.
– А причём тут я?
– Мне принесли петицию, составленную видными деятелями культуры. Но под ней пока мало подписей его коллег художников. Надеюсь, ты не откажешься поставить под этим документом свой автограф?
И чиновник положил перед Уховым тонкую стопку листов с гневным осуждением творческой неудачи Коновалова. Художник быстро пробежал глазами текст, составленный в грубых и нелестных эпитетах. Ему не хотелось ставить свою подпись, и он попробовал оттянуть время:
– Дело в том, что я лично знаю Коновалова. Мы с ним в хороших отношениях. И мне не хочется калечить ему судьбу.
– А почему ты решил, что мы хотим перечеркнуть всё его творчество? В петиции ясно сказано, что интеллигенция требует запретить только «Новейшую историю». Пойми, отвергнутая общественностью одна неудачная картина погоды не сделает.
– Но прежде чем подписывать, надо хотя бы взглянуть на это произведение. А то получится как в старые времена: я Пастернака не читал, но буду его клеймить.
– Слушай, Ухов я от тебя не ожидал таких вредных сомнений. Ты у меня не первый год просишь о персональной выставке. Я полагал уже этой осенью положительно решить вопрос. Государство должно поддерживать таланты. А ты вдруг взбрыкивать надумал.
– Зачем вы так сразу выводы делаете? Я только хотел сам убедиться в воспитательном вреде картины.
– А мнение твоих коллег и моё лично ты, значит, не очень высоко ценишь?
– Ну, что вы, оно для меня крайне важно. Я согласен, давайте сюда вашу петицию.
Чиновник, довольно улыбаясь, наблюдал, как Ухов размашисто вывел свою фирменную подпись и глумливо заметил:
– Вот теперь эта петиция стала нашей общей, а не только моей. Напомни мне осенью о твоей просьбе. Я попробую что-нибудь сделать, хотя вопрос о персональных выставках за счёт государства решается коллегиально. У нас всё-таки демократия, а не что-нибудь другое. Это я пошутил. Не горюй.
Покинув кабинет чиновника, Ухов ещё долго не мог избавиться от испытанного унижения. Его жгло осознание, что он вполне мог благополучно существовать без тщеславного открытия персональной выставки, и его предательство коллеги было совсем не обязательно. Чтобы избавиться от угрызений совести Ухову надо было срочно переключиться и занять свой ум иными повседневными заботами.
Обычно он находил утешение в творчестве. Но сейчас впервые за многие годы его не тянуло к кистям и мольберту. При других обстоятельствах он бы поехал к Глебу, чтобы вместе отметить его успех. Но сейчас Ухов не мог представить, как сможет сидеть с бывшим сокурсником за одним столом, и провозглашать тост за дружбу и творческие успехи.
Внезапно он подумал, что с покупки картины Глеба может начаться восхождение друга к славе и всеобщему признанию. И мысль о появлении нового сильного конкурента на рынке живописи его неприятно кольнула. Ухов совсем не был заинтересован в восхождении друга на Олимп славы. Необходимо было принять превентивные меры и для начала выяснить, кто из известных коллекционеров приобрёл «Искушение». У него появилась догадка, что новым владельцем изображения юной соблазнительницы стал отставной майор Астахов.
Ухов был знаком с ним более пяти лет. Сам Астахов плохо разбирался в живописи. Этот интендант внезапно разбогател в начале перестройки на распродаже военного имущества, оставленного на территории Прибалтики после распада СССР. Тогда никто не знал подлинного количества топлива в танкерах, стоящих в порту Таллина. И Астахов приобрёл огромное состояние. У него хватило ума быстро уйти в отставку, купить квартиру в Москве и затаиться, живя вдвоём с пожилой супругой. Прошли годы, и без видимых причин от скуки Астахов решил вложить доставшиеся ему бешеные деньги в антиквариат и живопись. Скорее всего, его привлекали дорогие красивые предметы, которых когда-то касались руки потомственных дворян.
Не являясь знатоком, Астахов свои покупки совершал с расчётливой осторожностью, тщательно проверяя подлинность приобретаемых вещей. Несколько раз за последние годы он обращался за консультацией к Ухову, который всегда давал отставнику дельные советы. Но полгода назад в их деловых отношениях произошёл неприятный для Ухова эпизод. Его пригласил к себе домой Гришка по кличке Налим, который делал гешефт на перекупке произведений искусства. Это был, действительно, скользкий тип, который имел неприятную манеру во время переговоров постоянно менять уже достигнутые условия и выдвигать всё новые требования.
Ухов не любил этого неприятного человека, но тот несколько раз прибегал к его консультациям и хорошо платил. При этом, дорожа репутацией, Ухов отказывался давать заведомо ложные экспертизы. И зная это, Налим прибегал к его услугам лишь в спорных случаях, когда мнения специалистов расходились. В этот раз Налим показал ему картину голландской школы. Ухов сразу отметил солидный возраст холста и возникшие от времени трещины на красках. Пейзаж «У водопоя» явно был написан несколько веков назад. И Ухов спросил напрямую:
– Давай, Гриша, говори сразу причину нашей встречи.
– Некоторые знатоки приписывают картину кисти известного голландца, а другие утверждают, что её изготовил кто-то из его учеников. Покупатель согласен заплатить большие деньги, только если картина принадлежит кисти признанного всемирно известного мастера.
– Но это установить с математической точностью будет невозможно. У мастера, действительно, было много учеников, и они наплодили массу подражательных работ.
– Подожди и не спеши с окончательными выводами. В мемуарах современников приводятся многочисленные случаи, когда мастер, посетив студию, брал кисть и несколькими мазками придавал картине необходимую законченность и совершенство.
– И я должен сказать покупателю, что гениальный мастер, несомненно, принял участие на конечном этапе создания этой картины, доведя её до совершенства?
– Да, только и всего. Это, конечно, снизит цену пейзажа, но всё равно позволит сорвать солидный куш. Ты, естественно в доле. Ну, что скажешь?
– Кто покупатель?
– Отставник Астахов. Я знаю, он обратится за консультацией именно к тебе. Соглашайся, будет невозможно уличить тебя в заведомой лжи по такому спорному авторству.
