Тем временем из России потоком шли письма. Моя бабушка и опекун отца задавали много вопросов, и Герман решил съездить в Россию, чтобы на месте обсудить разные стороны своего будущего. Он вообще был бы рад сократить свое пребывание в Шотландии и не видел смысла в долгой помолвке. Герман жил предстоящей свадьбой, возможностью увезти невесту в Россию, начать новую жизнь, заняться своим делом. И Нелли была счастлива, как никогда. Она испытывала новое для нее чувство свободы, какого она не знала прежде. Это была ее весна. Жизнь только начиналась, и она казалась прекрасной.
Я часто слышала, как отец говорил, соглашаясь с мнением других иностранцев, что по воскресеньям в Шотландии очень скучно, некуда пойти, кроме церкви и визитов к друзьям и родным. Но теперь все для него изменилось: дни стали длиннее и яснее, ему нравилось гулять с мамой, открывая милые окрестности городка, еще не испорченные расползшимися теперь во все стороны дорогами и домами. Иногда они присоединялись к компании молодежи, гулявшей или слушавшей оркестр в парке.
В одно из воскресений в самом начале лета Нелли и Герман решили сделать небольшую вылазку на другой берег реки. Они добрались поездом до Данди и там пересекли реку на пароме с ласковым названием «Файфи». Далее можно было пешком пройти по берегу Файфа до маленькой деревеньки под названием Тайпорт, расположенной прямо напротив Броути Ферри, и из этой деревеньки вернуться в Броути Ферри на пароме «Дельфин», совершив, таким образом, полный круг.
День выдался теплый. Они беспечно брели по берегу, останавливаясь и любуясь опрятными садиками и деревьями в полном цвету, но когда наконец пришли на пристань, то с ужасом обнаружили, что «Дельфин» отошел и уже на середине реки. Ничего не оставалось, как ждать его возвращения, и они устроились на траве.
День клонился к вечеру. Вокруг царил покой. С противоположного берега реку пересекала маленькая лодка. Герман и Нелли беспечно наблюдали за ней. Гребец, казалось, спешил, а когда лодка приблизилась, они были поражены, узнав плотную фигуру моего деда. Молодые совсем забыли, что в такие ясные дни, когда ни туман, ни дождь не мешают обзору, дедушка любил развлечься «охотой», прильнув к окуляру своей подзорной трубы. Дедушка видел, как «Дельфин» отошел от берега, как появились мои родители, как они сели на траву и, кто знает, может быть, обменялись несколькими поцелуями. Этого было достаточно. Дед бросился к лодочному сараю, где у него стояли яхта и ялик, и, стащив ялик на воду, помчался через реку.
Родители поспешили к кромке воды, навстречу приближавшемуся ялику. Дед выпрыгнул и вытянул ялик на прибрежную гальку, его лицо полыхало от гнева и напряжения. Все попытки успокоить деда были пресечены. «В лодку», — коротко и властно приказал он, когда Нелли, впервые в жизни возмутившись, спросила, что такое, по его мнению, они совершили. Герману было приказано следовать за ней.
Потом, сообразив, что зашел слишком далеко, дедушка объяснил свои действия тем, что хотел доставить их прямо к дому, чтобы не идти пешком до Броути Ферри. Но если так, то почему такой гнев? Трудно было понять ход мыслей этого эксцентричного человека, гораздо проще принять его запоздалые объяснения, а на остальное не обращать внимания.
Вскоре мой отец уехал в Россию. Его сопровождал Стефен. Дедушка и бабушка предложили Герману его в попутчики потому, что Стефен никогда ранее не путешествовал. Конечно, за этим предложением скрывалось и желание увидеть все глазами члена семьи и, таким образом, составить свое мнение о новой родне их дочери. Отец понял это и с готовностью согласился.
Они отправились на грузовом судне и спустя шесть недель вернулись обратно. Дни, проведенные в России, произвели на Стефена неизгладимое впечатление. Ему понравились люди, поразило гостеприимство, с которым его везде встречали, бесконечные званые обеды, длившиеся до утра, полуночные пикники на речных островах. Особое впечатление осталось от поездки вверх по Двине на колесном пароходе. Подымая веером сверкающие брызги, шлепал он лопастями колес, выискивая дорогу среди спускавшихся навстречу плотов. Пароход медленно шел то на глубокой воде, то по мелководью, вдоль постоянно менявшихся берегов и песчаных кос, и плескавшиеся в воде ребятишки махали ему вслед.
У Архангельска, по мнению Стефена, есть свое особое очарование. Широкие улицы, выложенные брусчаткой, деревянные тротуары, много старинных каменных зданий и церквей, но большинство строений — деревянные. Дома состоятельных горожан основательные и красивые. В городе много зелени, вдоль набережной тянутся аллеи. Многоэтажных домов, которые обычно омрачают улицы, в Архангельске нет.
Но иногда Стефену казалось, что он попал в далекое прошлое. Трамвая нет, люди ходят пешком или ездят на лошадях. Даже в лучшие дома — хоть в них паркет, богатая обстановка и электричество — воду доставляют с реки. По утрам ему довелось наблюдать, как лошадь спускается к реке с пустой бочкой на тележке, а потом тянет тяжелый груз вверх по склону к кухонной двери. Здесь воду переливают в другую бочку, стоящую в коридоре рядом с кухней, и уже отсюда берут ее для кухонного котла и прочих надобностей. Кухонные отходы и мусор сбрасывают в помойные ямы во дворах. Туалетом в доме, где он останавливался, служат два маленьких смежных помещения. В первом — на столе с мраморной столешницей стоит кувшин для умывания, таз, имеется зеркало, мыло и прочие принадлежности. В другом помещении устроены два стульчака разных размеров с тяжелыми крышками. От них вниз, в вырытую яму, идут желоба длиной до двадцати футов. Ежегодно весной яму чистят и содержимое куда-то увозят.
Люди там дружелюбны и гостеприимны, поддерживают родственные отношения. Жизнь небольшого, но очень оживленного порта достаточно содержательна. В Архангельске есть клубы, устраиваются вечера, танцы, бывают театр и опера — все в свой сезон. Но самое главное, он понял, что новая родня готова принять Нелли в свой круг и сделает все, чтобы она была счастлива.
Я никогда не узнаю, какие разговоры велись между моим отцом, его матерью и опекуном. Много лет спустя мне намекнула о них одна из двоюродных сестер отца, теперь уже пожилая дама. «Я женюсь только на ней, и ни на ком другом!» — передала она слова отца, которыми он будто бы закончил долгие обсуждения. Может быть, они сомневались, стоит ли везти юную невесту из другой страны, ведь здесь у нее нет ни родственников, ни друзей, ей будет труден язык. Холодные зимы, обычаи и весь образ жизни русских северян совершенно отличаются от того, к чему она привыкла. Они, конечно, не знали мою мать: будучи шотландкой, она обладала врожденной способностью адаптироваться к любым условиям. Но, как бы там ни было, что бы ни думала и ни говорила та и другая семья, это уже не имело никакого значения. Свадьба была назначена на 18 января 1905 года.
С момента, когда дата определилась окончательно, дом Камеронов в Шотландии стал походить на улей. К праздничной атмосфере приближавшегося Рождества добавилось волнующее ожидание свадьбы, до которой оставалось всего три недели. Дед был намерен устроить ее так, чтобы она была достойна его имени, и предоставил бабушке полную свободу заказывать в приданое дочери все, что она посчитает необходимым. Выросшая в более чем скромном доме с матерью-вдовой, грэнни[1] была очень довольна этим и тут же окунулась с головой в вихрь покупок. Регулярно посещались магазины и портнихи. Свертки с одеялами, вышитыми простынями, бельем всевозможного назначения, от скатертей из дамаста до скромных кухонных полотенец, потекли в дом нескончаемым потоком. Наняли швею, чтобы она сшила особые квадратные наволочки, принятые в России. Нелли и ее сестры часами вышивали инициалы на каждом предмете. Несмотря на уверения отца, что в русских домах тепло и что они с Нелли не собираются в экспедицию к Северному полюсу, грэнни заказала двум пожилым дамам, державшим магазинчик по продаже шерсти, бесконечное количество толстых шерстяных чулок, шалей, шарфов и других предметов, в которых не было острой нужды. Был приглашен известный меховщик для изготовления шубки, меховой шапки и муфты — вот это было необходимо.
