— Я ее вычищу.
— Пока ты только пачкаешь.
— Ничего, мы еще поживем без рабов и без армий.
— Чем тебе не угодили рабы и армии? Может, еще скажешь: «Будем жить без пищи, воды и женщин»?
Они снова замолчали, вслушиваясь в портовый грохот и крики на триреме:
— Трави помалу!
— Сегодня вечером Император собирается испробовать скороварку. Ту, что ты сделал для него.
— Он забудет обо всем, когда опробует «Амфитриту». Досточтимый Мамиллий… он уже простил нас за ту, неудачную скороварку?
— Простил, наверное.
— Заводи канат. Взяли. Раз, два. Раз, два.
— В конце концов, без того эксперимента я бы так никогда и не додумался до предохранительного клапана.
— Он сказал, что не стоило начинать с мамонта. Ругал меня.
— А сейчас?
Мамиллий покачал головой.
— Но троих поваров и северное крыло виллы ему тем не менее жаль.
Фанокл, с которого все еще градом лил пот, кивнул. Потом, вспомнив что-то, нахмурился.
— Как ты думаешь, он это имел в виду, когда сказал: «И по возможности чувство опасности»?
Раб, возившийся в трюме у топки котла, вылез на палубу; Мамиллий с Фаноклом лениво наблюдали за ним. Он бросил за борт ведро на длинной веревке, вытащил его и вылил воду на свое обнаженное тело. Черные струйки воды, смешанной с угольной пылью, зазмеились по доскам.
— А ну-ка вымой здесь палубу! — крикнул Фанокл.
Раб в раздумье поглаживал свои грязные волосы. Потом зачерпнул еще одно ведро и, широко размахнувшись, с силой выплеснул воду — ноги Мамиллия и Фанокла обдало жидкой грязью. С негодующими криками они бросились вперед, и в тот же миг раздался треск рвущегося под непомерной тяжестью каната. «Амфитрита» клюнула носом, накренилась и издала громкий клацающий звук — казалось, она с хрустом вгрызлась зубами в собственные деревянные шпангоуты. Послышался гул тупого удара о дно бухты, и с неба на них обрушились потоки воды, нечистот, грязи, масел и дегтя. Фанокл рухнул ничком, Мамиллий согнулся под напором водяного смерча, от потрясения он был не в силах даже выругаться. Ливень прекратился, но палубы залило так, что они стояли по пояс в воде. Талос в ярости изрыгал огромные клубы пара. Затем вода схлынула, палубы заблестели, над гаванью повис неистовый рев. Наконец Мамиллий распрямился и выругался — шляпа его теперь видом и запахом напоминала коровью лепешку, мокрая и грязная одежда противно липла к телу. Облегчив душу, он повернулся и взглянул на то место, где они только что стояли с Фаноклом. Краб снес шесть футов фальшборта и сорвал обшивку палубы, оголив расплющенные концы бимсов. С реи триремы прямо в воду свисал толстый канат, желтая жижа вокруг него все еще булькала и пузырилась. На триреме шла драка, появившиеся солдаты били дерущихся рукоятями мечей. Из клубка тел вырвался человек. Он соскочил на причал, схватил большой камень и, прижав его к животу, через стенку мола нырнул в море. Драка прекратилась. Двое телохранителей Императора в немом отчаянии бились головами о мачту.
Заляпанное грязью лицо Мамиллия постепенно бледнело.
— Это первое покушение на мою жизнь.
Фанокл тупо уставился на развороченный борт. Мамиллия затрясло.
— Я никому не делал зла.
Капитан триремы проворно спрыгнул на палубу «Амфитриты».
— Не знаю что и сказать, мой господин.
Неистовый рев не утихал. Казалось, чьи-то глаза, тысячи глаз следили за ними над изменчивым ковром водяных бликов. Мамиллий в ужасе озирался по сторонам, вглядываясь в молочнобелую пустоту воздуха. Нервы его напряглись до предела. Фанокл жалобно заскулил:
— Они ее повредили.
— А пошел ты со своим вонючим кораблем…
— Мой господин, раб, перерезавший канат, утопился. Мы ищем главаря бунтовщиков.
Мамиллий завопил:
— Oloito![3]
Изысканное слово сыграло роль предохранительного клапана. Мамиллий унял дрожь, но расплакался. Фанокл поднес к лицу трясущиеся руки и смотрел на них так пристально и пытливо, будто в них была скрыта какая-то ценная информация.
— Аварии случаются… Вот только позавчера толстенная доска сорвалась и пролетела всего лишь в нескольких вершках от моей головы. Но мы живы.
Капитан вытянулся в знак приветствия.
— С твоего позволения, мой господин.
И он вспрыгнул на борт триремы. Мамиллий повернул к Фаноклу заплаканное лицо.
— Ну откуда у меня враги? Лучше бы меня убило.
Неожиданно ему показалось, что все в этом мире опасно и неустойчиво… все, кроме таинственной красоты Евфросинии.
— Фанокл… отдай мне твою сестру.
Фанокл оторвал взгляд от своих рук.
— Мы, господин, свободные люди.
— Я имею в виду в жены.
Фанокл хрипло закричал:
— Да сколько можно! Доска, краб… а теперь еще и это!
Дымчато-белый ревущий ад сомкнулся над Мамиллием. Где-то в вышине зарокотал гром.
— Я не могу без нее жить.
Фанокл пробормотал, не сводя глаз с Талоса:
— Ты даже лица ее не видел. И потом, ты ведь внук Императора.
— Он сделает все, что я захочу.
Фанокл свирепо покосился на собеседника.
— Сколько тебе лет, мой господин? Восемнадцать? Семнадцать?
— Я уже взрослый мужчина.
Фанокл состроил гримасу.
— В силу установленных людьми законов.
Мамиллий стиснул зубы.
— Извини меня за слезы. Это от потрясения. — Он громко икнул. — Ты меня простил?
Фанокл смерил его взглядом.
— А больше ничего не хочешь?
— Хочу. Евфросинию.
— Это не в моей власти, мой господин.
— Ни слова больше. Мы поговорим с Императором. Он тебя убедит.
У входа в туннель громыхнул салют.
Император шагал не но возрасту быстро. Впереди бежал глашатай:
— Дорогу Императору!
Свита состояла из телохранителя и нескольких женщин — лица дам прятались под вуалями. Мамиллий в панике заметался по палубе, но женщины отошли в стороны и заняли места вдоль стенки мола. Фанокл рукой заслонил глаза от солнца.
— Он привел ее посмотреть демонстрацию.
Капитан триремы семенил рядом с Императором, что-то объясняя ему на ходу. Император задумчиво кивал своей посеребренной головой. Он взошел по трапу на трирему, пересек палубу и посмотрел вниз на диковинный корабль. Даже в такой обстановке сухощавая фигура в белой тоге с пурпурной каймой несла на себе печать спокойного величия. Он не стал опираться на протянутую руку и сам сошел на палубу «Амфитриты».
