Как заметил Шпеер, у Гитлера были нераздельны «вера в свое политическое призвание и страсть к архитектуре». Свидетельством этого архитектор фюрера считал два эскиза, которые Гитлер сделал в 1925 году, когда, как казалось многим, он вроде бы потерял всякие надежды на успешную политическую карьеру. Данные эскизы доказывали, что будущий фюрер сохранил веру в то, что когда-нибудь сможет увенчать свои государственные свершения Триумфальной аркой и Народным домом с гигантским куполом. На гранитной Триумфальной арке он собирался выбить имена всех 1 800 000 немцев, павших в Первой мировой войне.
Что же касается таланта Гитлера как художника, то на этот счет сохранились несколько достаточно высоких и беспристрастных оценок. Так, британский режиссер и художник Эдвард Гордон Крэг, по своим политическим убеждениям решительный противник Гитлера, после знакомства с его акварелями периода Первой мировой войны записал в дневнике, что считает эти работы заметным достижением в искусстве. А один из идеологов национал-социализма Альфред Розенберг в предсмертных записках в Нюрнберге, где вряд ли был смысл лукавить и уж во всяком случае специально хвалить Гитлера, утверждал, что гитлеровские акварели, сделанные во Франции, свидетельствуют о «природном таланте, умении подмечать самое существенное и ярко выраженном художественном чутье». Косвенным свидетельством того, что Гитлер был очень неплохим художником, служит тот факт, что многие его акварели их владельцы бережно сохраняли на протяжении десятилетий задолго до того, как их автор стал известным политическим деятелем. Но ни одной не то что великой, но сколько-нибудь запоминающейся картины Гитлер так и не создал. Может быть, потому, что никогда не сосредоточивался исключительно на живописи, и тем более — на попытке написать хотя бы одну картину по гамбургскому счету.
Зато в истории Гитлер создал свою великую и страшную картину, воплотившую в себе вселенские бедствия Второй мировой войны.
Что же касается занятий Гитлера архитектурой, то и в венский период, и позднее они, естественно, ограничивались эскизами. Для создания полноценного проекта у фюрера не хватало специальных технических и математических знаний. Он рисовал монументальные сооружения в стиле неоклассицизма, популярного во второй половине XIX и начале XX века. Не случайно в 1938 году на открытии выставки архитектуры и художественных ремесел в Мюнхене Гитлер с пафосом заявил: «Каждое великое время находит выражение в своих строениях. Народы переживают великие времена внутри себя, но эти времена проявляют себя и вовне. И все эти проявления более убедительны, чем произнесенное слово: это слово в камне... Эта выставка знаменует собой начало нового времени. В ней мы видим документы начала новой эпохи... Со времен создания наших соборов мы впервые наблюдаем здесь действительно великую архитектуру — не ту, которая потребляет сама себя, служа повседневным нуждам, а ту архитектуру, которая выходит далеко за рамки повседневности и ее запросов. Она может выдержать критическую проверку тысячелетий и на многие тысячи лет стать гордостью нашего народа, создавшего эти произведения... Есть вещи недискуссионные. К ним относятся вечные ценности. Кто может измерить их, приложив к делу жизни великих и одухотворенных Богом натур свой мелкий повседневный рассудок? Великие художники и зодчие имеют право на то, чтобы быть избавленными от критического созерцания со стороны ничтожных современников. Окончательную оценку этим произведениям дадут века, а не мелкие повседневные явления... Здесь собраны архитектурные достижения, которые имеют вечную ценность и которые по человеческим измерениям будут стоять вечно, нерушимо в своей непреходящей красоте и гармонии форм!»
Архитектуру, живопись, искусство и культурные ценности вообще Гитлер ставил не только выше повседневной реальности, но и гораздо выше пафоса политической борьбы и военного героизма. И первые годы своей сознательной жизни он собирался стать свободным художником, а вовсе не политиком, чтобы иметь возможность созидать действительно вечные ценности. Но Первая мировая война круто изменила его жизненные планы, равно как и судьбы сотен миллионов людей во всем мире. После 1918 года Гитлер стал мечтать об основании великого государства германской расы, которое будет господствовать в мире и создаст условия для творения выдающихся памятников культуры германским народом. Памятники же других народов надо было либо уничтожить, либо, в лучшем случае, превратить в оправу для настоящих германских бриллиантов.
Вспоминая Вену, Гитлер говорил своим собеседникам в «Вольфшанце» в январе 1942 года: «Я стал политиком против своей воли. Политика для меня лишь средство достижения поставленной цели. Есть люди, которые считают, что мне будет трудно отказаться от этого рода деятельности. Нет! Это будет самый счастливый день моей жизни, когда я уйду из политики и оставлю за спиной все заботы, мучения и огорчения. Я сделаю это, как только после окончания войны решу свои политические задачи. 5–10 лет после этого я буду приводить в порядок и записывать свои мысли. Войны приходят и уходят. Единственное, что остается, это культурные ценности. Отсюда и моя любовь к искусству. Музыка, архитектура — разве jto не те силы, которые указывают путь грядущему человечеству?»
Гитлер мечтал, что после военной победы над своими противниками Германия сможет одержать над ними не менее важную культурную победу, возведя здания, мосты и арки, создав симфонии и оперы, способные потрясти мир.
А свое архитектурное кредо Гитлер сформулировал в книге «Моя борьба»: «То, что в античности находило свое выражение в Акрополе или Пантеоне, в Средневековье облачилось в формы готического собора. Эти монументальные сооружения возвышались подобно гигантам над мешаниной фахверковых (одно- и двухэтажных домов, сделанных из деревянных брусчатых каркасов, заполненных камнем, кирпичом или глиной. — Б. С.), деревянных и кирпичных домов средневекового города и становились символами, которые и сегодня, когда с ними вровень встают многоэтажные дома, определяют характер и облик городов. Соборы, ратуши и крытые рынки, равно как и оборонительные крепостные башни, — это видимые признаки концепции, которая по своей сути является античной. Насколько же жалким стало сегодня соотношение между государственными и частными постройками. Если Берлину выпадет судьба Рима, то потомки с удивлением узнают, что самыми грандиозными творениями нашего времени и самым характерным выражением культуры наших дней были магазины нескольких евреев и отели нескольких компаний».
Гитлер мечтал об огромных общественных зданиях — зримом воплощении мощи Германского государства. В юности его раздражали высокие здания в Вене — это были особняки или частные магазины, нередко принадлежащие евреям и своим великолепием конкурирующие с государственными учреждениями. Уже тогда будущий фюрер воспринимал евреев как народ антигосударственный, начисто лишенный германского духа, размывающий национальную идентичность немцев, а потому служащий препятствием к реализации идеи Великогерманского Рейха. В состав Рейха должны были войти все немцы, все германские народы, тогда как прочие — превратиться в зависимые от Рейха нации. Монументальный Народный дом в виде гигантского купола на украшенном гигантскими колоннами бетонном параллелепипеде, призванный украсить Берлин после победы, почти десятикратно превосходил по своим размерам рейхстаг. Гигантомания, свойственная архитектурным замыслам Гитлера, соответствовала его гипертрофированным представлениям о собственном величии и величии германского народа, грандиозные свершения которого могли быть достойно увековечены только в гигантских зданиях и сооружениях, превосходящих все прежде существовавшее на земле, в том числе и пирамиду Хеопса, которую прежде всего и должен был затмить Народный дом. На его возведение должны были пойти богатства и рабочие руки побежденных народов. Это здание, вмещавшее по проекту от 150 до 180 тысяч человек, должно быть выше, шире и объемнее любой другой постройки в мире. Победители могли бы проследить, чтобы никто в мире не попытался бы даже повторить это восьмое чудо света. Диаметр Народного дома должен был составить 250 метров, высота — 220 метров (из них 122 метра приходилось на купол). В куполе было предусмотрено отверстие для света диаметром 46 метров. Фюрер мыслил начать строить это здание после победы, как он думал в начале войны — не позднее 1943 года, а завершить к 1950 году. Гитлеру и в страшном сне не снилось, что уже в 1945 году в Берлине благодаря англо-американским бомбардировкам и работе советской артиллерии расчистится гигантская строительная площадка для доброго десятка Народных домов, а целых зданий почти не останется.
