Окончательный поворот в российской политике произошел после Боснийского кризиса в 1909 году, когда Австро-Венгрия при поддержке Германии ввела войска в Новобазарский санджак (турецкий район между Сербией и Черногорией), аннексировала Боснию и Герцеговину Благодаря этому центральные державы получали путь к Средиземному морю и Ближнему Востоку. Россия была вынуждена согласиться с аннексией, желая в обмен получить признание Веной своих прав в Проливах и будучи не готовой к новой войне. Министр иностранных дел Извольский пошел на неформальные переговоры с австро-венгерским коллегой А. Эренталем, дал согласие на признание Россией аннексии Боснии и Герцеговины Австро-Венгрией в обмен на обещание Эренталя поддержать требование России открыть Проливы для прохода русских военных судов и предоставить территориальные компенсации Сербии. Проблема Проливов как главной южной коммуникации остро встала во время Русско-японской войны, когда Черноморский флот не мог выйти на помощь эскадре адмирала Рожественского, потом почти полностью погибшей в Цусимском сражении, — союзная Японии Великобритания блокировала проход кораблей через Босфор и Дарданеллы.
Всю ответственность за согласование с другими государствами отмены положений Берлинского трактата, касающихся Проливов, Извольский взял на себя. (Напомним, что этот трактат был следствием поражения России в Крымской войне.) Однако он жестоко ошибся: Великобритания и Франция, не заинтересованные в изменении статус-кво в районе Проливов, не поддержали российского министра. Кроме того, англичане впервые поставили обязательным условием согласие Турции, чего раньше никогда и нигде не делали; впоследствии они не раз применяли подобный прием. Оказалось, что «Сердечное согласие» не отменяет приоритета государственных интересов. (Аналогичные дипломатические ошибки делались Москвой и позже, достаточно вспомнить последнего советского лидера М. С. Горбачева с его приоритетом «общечеловеческих ценностей».)
Германия же, угрожая России войной, вынудила ее признать аннексию без всякой компенсации и принудить к тому же Сербию. В Берлине даже заявляли, что наступил «самый лучший момент, чтобы рассчитаться с русскими».
Дипломатическое поражение и публичное унижение России прямо сказались на ускорении перевооружения армии, а также на общественных настроениях в стране накануне августа 1914 года.
Громыко прекрасно помнил, что поражение Извольского окрестили «дипломатической Цусимой». Наш герой вообще отрицательно относился ко всякого рода неформальной дипломатии, считая ее неполноценной и опасной.
У России всегда были разнообразные интересы на Балканах и Средиземноморье. В то время на российское правительство оказывали давление мощные лоббистские группы — экспортеры зерна, банкиры, углепромышленники, машиностроители, судостроители, нефтепромышленники, для которых было принципиально важно получить контроль над Проливами, дающими выход в Средиземное море, и дипломатическим путем обеспечить Черное море от вхождения туда иностранных военных судов. Многие из них были связаны с французским капиталом (производство металла, добыча нефти и угля, экспорт нефти и зерна), то есть экономика тоже подталкивала правительство к активности в регионе. К примеру, в 1913 году из общего количества — 10 миллионов 670 тысяч тонн — вывезенного хлеба 7 миллионов 900 тысяч тонн, то есть более 80 процентов, экспортировалось через порты Черного и Азовского морей. Среди французских предпринимателей, работающих в России, выделялись Ротшильды (банковское дело, нефть, металлургия, производство вооружений), торговцы зерном и банкиры Дрейфусы. Было бы наивно считать, что они не имели возможности влиять на российскую политическую элиту.
Экономическое, а затем и военное проникновение Германии на Балканы и Ближний Восток вызвало огромную тревогу у российских дипломатов, обоснованно считавших, что Россия окажется запертой на средиземноморском направлении. Тревога усиливалась еще и по причине укрепления взаимоотношений Германии и Турции, причем Лондон, к тому же имевший крупные военные заказы турок синдикату «Армстронг энд Виккерс», занимал, как всегда, двойственную позицию в отношении российских интересов. Оптимальным вариантом для англичан было бы взаимное истощение в войне сил Германии и России.
«Проливы в руках сильного государства — это значит полное подчинение всего экономического развития юга России этому государству» — так определил в письме Николаю II позицию российского МИД министр иностранных дел С. Д. Сазонов, сменивший Извольского.
По предложению Сазонова Совет министров рассмотрел возможность военного захвата Проливов, однако ни армия, ни флот к масштабной войне, которая последовала за десантной операцией, не были готовы.
Еще одно обстоятельство оказало решающее влияние на приближение мировой войны — это борьба за нефть.
О, нефть, ты — суть XX века! В апреле 1912 года по инициативе первого лорда английского адмиралтейства У. Черчилля было принято решение строить линкоры на мазутном топливе (а не на угле, как прежде). Начинался новый технологический уклад мировой цивилизации, эпоха углеводородов и борьбы за энергетическую безопасность и пути доставки нефти. Век угля и пара, в котором еще пребывала Россия, заканчивался. Символом нового времени стал автомобиль, а будущий президент Соединенных Штатов капитан Дуайт Эйзенхауэр возглавил автомобильный пробег через всю Америку, пропагандируя новый вид транспорта.
В целом же в России, как и во всех развитых странах, шел выбор направления экономического развития. Уголь или нефть? Останется ли уголь энергоносителем и в будущем? И здесь Санкт-Петербург совершил ошибку: обладая огромными запасами нефти (первое-второе место в мире по ее добыче), российское правительство продолжало делать ставку на традиционный уголь, поддерживая металлургию и угледобычу и сдерживая чрезмерным налогообложением промышленную переработку нефти. Такая политика сильно затормозила переход к следующему технологическому циклу, для которого основным явлением был двигатель внутреннего сгорания.
Это решение, не исключено, принималось под давлением французских партнеров (банк «Сосьете женераль» и др.), которые владели концерном «Продуголь» (65 процентов добычи донецкого угля) и концерном «Продамет» (свыше 84 процентов производства толстого и тонкого сортового железа). К 1914 году 55 процентов российских ценных бумаг принадлежали иностранному капиталу — на деловом языке это называется «обладание контрольного пакета».
При этом надо учесть, что экономика России являлась полем постоянного соперничества между разными группами зарубежного капитала, из которого на долю стран Антанты (Франция, Англия, Бельгия, США, Италия) приходилось 75 процентов, а на долю германских и австро-венгерских всего 20 процентов. Поэтому понятно, на чьей стороне в итоге оказалось и политическое преимущество.
Ошибку российского руководства можно назвать неосознанной, так как многоукладность отечественной экономики, в которой технологические уклады столетней (технологическое ядро — текстильная промышленность, текстильное машиностроение, водяной двигатель и т. д.) и пятидесятилетней давности (паровой двигатель, железнодорожное строительство, машиностроение, пароходостроение, угольная промышленность, черная металлургия), «не носила воспроизводящего характера и быстро преодолевалась в результате опережающего расширения производств третьего и становления базисных технологий четвертого технологических укладов в конце XIX и начале XX века».
