Особенно насыщен событиями был для Иосифа 1934 год. Фашизм захватывал в Европе все новые позиции, на что Коминтерн отвечал стратегией «народных фронтов». Благодаря журналу Иосиф быстро усвоил специфику работы в МОПР, что доказал на практике. Из группы молодых литовских эмигрантов-пролетариев он создал боевитую мопровскую ячейку, члены которой с наилучшей стороны проявили себя в акциях за освобождение Г. Димитрова. Особенно напряженными были июльские дни, когда реакционные силы, возглавляемые де ла Рокка, попытались захватить палату депутатов французского парламента. «Трудящиеся стали грудью на защиту республиканского строя, — вспоминал Григулевич. — Была объявлена всеобщая забастовка и демонстрация на площади Республики. Манифестация была запрещена властями. Несмотря на это, рабочие вышли на улицы. Произошли столкновения с полицией и фашистами. В этих схватках участвовал и я».
Глава IV. РЯДОВОЙ КОМИНТЕРНА «МИГЕЛЬ»
В некоторых статьях о Григулевиче утверждается, что в свою первую командировку в Аргентину он выехал по заданию НКВД. Но это не так. Решение о направлении Иосифа в Буэнос-Айрес было принято в августе 1934-го по предложению представителя Коминтерна во Франции Эдуарда Терека. В подкладке пиджака Григулевич вез письмо Модзалевского к аргентинским товарищам, в котором сообщалось, что «предъявитель сего» командируется Коминтерном для включения в оргработу по линии МОПР.
Иосиф был на вершине счастья от проявленного к нему доверия, возможности повидаться с отцом и познакомиться с неведомым континентом, о котором он почти ничего не знал, если не считать одной-двух популярных книжек о кровавых злодеяниях конквистадоров. Во французском порту Шербур Григулевич сел на пароход, который после двухнедельного плавания вошел в оживленно-неутомимый порт Буэнос-Айреса. Один из тех, кто встречал Иосифа, напишет через много лет: «На палубе, чуть в стороне от пассажиров, крепко держался за поручни молодой человек лет двадцати, стройный, со смуглым лицом, темной волнистой шевелюрой и живым взглядом. Он пристально всматривался в толпу встречающих. Наконец еле заметная улыбка промелькнула на его губах: Иосиф узнал отца (как же он постарел после почти десятилетней разлуки!) и, конечно же, его спутника. Это был Франсиско Муньос Диас, член ЦК компартии Аргентины, с которым Григулевичу доводилось встречаться в Париже по мопровским делам! Объятия, рукопожатия, радостные восклицания. Иосиф пока еще не знает испанского языка, и отец помогает ему как переводчик».
Несколько недель Иосиф провел у отца в селении Ла-Кларита провинции Энтре-Риос, постепенно привыкая к новой стране. Комнатка «рядового посланца Коминтерна» находилась в задней части довольно жалкой кооперативной аптеки, в которой заправлял Ромуальд Григулевич, зарабатывая скромные песо. Законченного фармацевтического образования у сеньора Румальдо, как его называли местные жители, не было, поэтому приходилось сидеть в провинции, подальше от инспекторских проверок министерства здравоохранения. Так что утверждения о том, что будто Иосиф был сыном богатого владельца аптек в аргентинской столице (вариант: сахарных плантаций на Кубе), — не более чем легенда. Сеньор Румальдо в роскоши не купался, как, впрочем, подавляющее большинство обитателей Ла-Клариты. Через несколько лет сыну придется самым серьезным образом обеспокоиться материальным устройством отца.
Иосиф начал брать уроки испанского языка у учителя начальной школы, активно общался с местными жителями, среди которых было много еврейских переселенцев из Восточной и Юго-Восточной Европы, решивших посвятить себя продуктивному аграрному труду. «Столицей» еврейских сельскохозяйственных поселений в Аргентине являлся Мо-исесвиль, основанный в конце XIX столетия, а непререкаемым авторитетом — Альберто Герчунофф, видный журналист, один из организаторов аргентинского Еврейского общества. Коренные жители называли переселенцев «гаучос худиос» — еврейские гаучо, и это немало потешало Иосифа. Он слушал радио, ходил на железнодорожную станцию, расположенную неподалеку от аптеки, чтобы купить солидную многостраничную «Насьон». На взгляд Иосифа, газета была слишком консервативной, даже реакционной, но других в это захолустье не завозили.
Спасали положение разрозненные номера газет — «Критика», «Дефенса популар», «Мартильо», которые посылал с сочувствующим КПА проводником Муньос Диас. Иосиф зачитывал их до дыр, переводя статьи — слово за словом — с помощью затрепанного испанско-польского словаря. Благодаря «Критике» он впервые познакомился с публицистикой Эктора Агости, Эрнесто Гидисе, Рауля Гонсалеса Туньона, Паулино Гонсалеса Альберди, Эмилио Тройсе, Аугусто Бунхе. Изредка ему встречалось имя Рикардо Велеса[6], журналиста и кинокритика из «Кинематографического общества “Сине-арт”». С некоторыми из этих людей Григулевичу придется сойтись довольно близко. Но пока что он даже не подозревает о неожиданных жизненных поворотах, уготованных ему судьбой, понятия не имеет о существовании Иностранного отдела НКВД. До назначения Григулевича нелегальным резидентом в Буэнос-Айресе должно пройти семь очень нелегких для него лет…
Врожденный талант Иосифа к языкам помог ему «взять испанский» за считаные недели, и вскоре он вовсю общался с простодушными земледельцами на пыльных тропинках Ла-Клариты. Обаятельный молодой брюнет понравился жителям селения, и кое-кто из почтенных отцов семейств, у которых были дочери на выданье, стал ходить вокруг Румальдо, исподволь выясняя намерения его сына в плане остепенения и поиска брачных уз. Черноокие красотки дружно дефилировали мимо подслеповатых аптечных окон. «Берегись, Юзик, — посмеивался отец, — тут девки — огонь, мигом окрутят!» И очень кстати из Буэнос-Айреса на адрес аптеки пришла открытка, из содержания которой Иосиф понял: его акклиматизация в стране, по мнению ЦК компартии Аргентины, завершилась.
Прошло несколько месяцев, и на подпольной конференции в городе Росарио Иосиф Григулевич был избран в исполком МОПР Аргентины и членом редколлегии нелегального журнала «Красная помощь»[7]. Ему дали партийный псевдоним «Мигель».
«Он был необыкновенным человеком, — написал о нем “Бланко”, один из соратников Григулевича. — Я познакомился с Иосифом более 50 лет назад, и половину этого срока был связан с ним активной совместной работой. Впервые я увидел его летом 1936 года. Тогда я работал секретарем районного комитета компартии в провинции Энтре-Риос и поэтому участвовал в собрании делегатов от комячеек провинциальных городов. Как обычно, мы пригласили на собрание “курирующего” члена ЦК, но он приехал не один. Вместе с ним был молодой человек, сильный акцент которого нисколько не умалял остроты его высказываний. Иосиф приехал на пару дней навестить отца, и региональное руководство МОПР попросило его выступить по вопросу усиления помощи политзаключенным. Он был великолепным трибуном, умел “заводить” людей! В этом я убеждался потом не раз. Его тезисы были неотразимы. “Все мы рано или поздно попадем в тюремные застенки, — сказал он. — Поэтому помогите сегодня тем, кто уже там. Завтра непременно помогут вам. Считайте, что это ваше обязательное тюремное страхование”. Перспективу он нарисовал перед нами нерадостную, но проблеск надежды — в беде не оставят! — словно подстегнул товарищей. В тот вечер жертвовали как никогда щедро…»
