Император решился все же последовать совету Миниха насчет Кронштадта. Он призвал генерал-аншефа Петра Антоновича Девиера и поручил ему вместе с флигель-адъютантом князем Иваном Сергеевичем Барятинским отплыть на Котлин и подготовить гарнизон островной крепости к приему под защиту императора и его окружения. Хотя Миних и торопил Петра, тот заявил, что никуда до получения известий из Петербурга и Кронштадта не двинется. А время шло. Пока же по поручению государя Волков и Роман Воронцов спешно сочиняли именные указы, обращенные к мятежникам. Несколько писцов тут же изготавливали копии, поднося их на подпись Петру III. После этого бумаги вручались солдатам с наказом доставить их в Петербург, по назначению. Но эти гонцы, как и предыдущие, обратно не возвращались.
Долгое время император казался спокойным, по крайней мере внешне. Но, не получая ответов от своих посланцев, все более нервничал. Около шести вечера нервы его не выдержали — по его требованию придворный врач дал ему успокаивающие порошки. Придя в себя, Петр Федорович почувствовал голод — вот уже на протяжении многих часов он ничего не ел. Ему принесли несколько блюд с жарким и грудой бутербродов вместе с бургундским и шампанским. Еда была расставлена прямо на садовой скамье, у канала. Воистину обед в походной обстановке, хотя не о таком походе еще несколько часов назад мечтал император!
Подкрепившись, он вновь обрел способность к действиям. Гудович был послан в Ораниенбаум с приказом привести сюда гарнизон крепости и окопаться в ожидании возможного наступления войск императрицы. Вскоре в Петерштадте тревожно забили барабаны, солдаты гольштейнского отряда спешно вставали в строй, пушки готовились к бою. «Мы пожертвуем жизнью за императора и нашего герцога!» — восклицали солдаты и офицеры. И не только по-немецки: ведь в гольштейнском войске служили не одни его немецкие соотечественники, но и российские подданные Петра III.
От начала и до конца рядом с Петром находился Штелин. Узнав о приказе оказать вооруженное сопротивление Екатерине, он пришел в ужас. «Господа, — заявил он окружавшим императора, — это же безумие! Войск слишком мало, вооружены они плохо, имеющиеся снаряды не соответствуют калибру пушек! Не дай Бог, чья-то нечаянная пуля ранит, а тем паче убьет кого-либо из гвардейцев! Ведь это станет поводом для страшного кровопролития!» Миних и принц Гольштейн-Бек, к которым в первую очередь и обратился Штелин, согласились с его доводами. «Ваше величество, не делайте этого, отмените свой приказ!» Но Петр неумолим — в нем как бы пробудился дух великого деда. Да, собственно, те же люди совсем недавно фактически призывали его к сопротивлению. «Глупости, — раздраженно кричал он, — надо иметь хоть какую-то силу для отражения первого натиска! А там видно будет. Я не собираюсь уступать и стану защищаться до последнего человека!»
Его отговаривают, убеждают. Он упорствует, спорит. В пререканиях протекло еще два часа — два часа бездействия. Но вот вдали показалась шлюпка. Прибывший на ней Барятинский вручает государю донесение от Девиера. Петр нетерпеливо берет пакет, срывает печать. Читают все вместе. Судя по донесению, все уладилось. Девиер заверял, что Кронштадт верен, ожидает императора и берет его под защиту. Петр снова воспрял духом. Иначе и быть не могло, подумал он. И вспомнил, как почти двадцать лет назад, в мае 1743 года, сопровождал тетушку в поездке на остров. И не только сопровождал, но даже описал это путешествие — сперва на немецком языке, а потом собственноручно перевел на русский. Они пришли тогда на яхте «Наталья» и были встречены пушечным салютом. А затем тетка вместе с ним вступила на палубу адмиральского корабля «Святой апостол Петр», их встретили барабанный бой, военный оркестр и клики матросов. Так было тогда, так будет и теперь.
Поэтому он отменил прежний свой приказ и повелел голштинскому отряду возвратиться в Ораниенбаум, вести себя смирно и дожидаться дальнейших распоряжений. Петр Федорович решается наконец отплыть в Кронштадт. Он виден как на ладони, он близок, там спасение! В распоряжении императора, помимо нескольких шлюпок, галера и яхта. На нее погружают все запасы продовольствия, рассаживают людей. Сам он с частью приближенных переходит на галеру. Дует сильный попутный ветер. Ветер спасения — хотелось надеяться Петру III и тем, кто еще оставался ему верен.
К стенам крепости маленькая флотилия подошла примерно три часа спустя. Но что это? Их никто не встречает?! Более того, вход в гавань плотно затворен. По причине небольшого волнения на заливе галера и яхта бросают якоря шагах в двадцати — тридцати от крепости. От галеры отделяется шлюпка, с которой раздается требование: принять императора! В ответ со стен слышны только безобразные выкрики, смешанные с руганью. Ничего не понимая, Петр Федорович поднимается в рост и кричит: «Откройте боны немедля, перед вами я, ваш законный император!» И сердце его сжимается от гнева и страха, когда в ответ слышится: «Мы не знаем никакого императора, у нас матушка-императрица Екатерина Вторая!» И на фоне издевательских криков слышится чей-то голос со стены крепости: «Отходите, а не то станем стрелять!» Да, это не те приветственные залпы, что слышал тогда, в 1743 году, да и позже, посещая Кронштадт, Петр Федорович. Он обескуражен: «Как, стрелять в меня, во внука Петра Великого?»
Но что же Девиер? Или он тоже предал своего государя? Нет. Он сохранил верность присяге, он выполнил возложенное на него поручение. И не случайно вскоре Екатерина отправит Девиера в отставку. Просто сейчас он пленник. Пленник, ставший таковым из-за доверия к адмиралу Ивану Лукьяновичу Талызину. Как поначалу здесь, в Петергофе, так и там, в Петербурге, как-то позабыли о Кронштадте. Не до того было. Потом кто-то напомнил Екатерине, что, ежели ее супруг опередит и перетянет Кронштадт на свою сторону, заговор может сорваться. И пока Девиер плыл к острову Котлин, пока организовывал встречу там законного государя, пока Барятинский вез о том утешающие известия в Петергоф — почти в то же самое время из Петербурга прибыл посланец адмирала Талызина с секретным ордером на имя коменданта Кронштадта. Правда, Девиер и Барятинский, узнав об этом, задержали питерского курьера (им оказался корабельный секретарь Федор Кадников), но толку добиться от него не смогли: он либо не знал о содержании ордера, либо не хотел о нем говорить. На всякий случай Барятинский, возвращаясь в Петергоф, забрал с собой гонца. А вскоре после этого в Кронштадт прибыл и сам Талызин. Пока ни о чем не подозревавший Девиер его почтительно встретил, адмирал тайно настраивал гарнизон крепости в пользу Екатерины. По сути дела, Девиер оказался под арестом. Никакого влияния на ход последующих событий он оказать не мог.
Ничего не мог сделать и Петр Федорович: галере и яхте пришлось повернуть назад. По мелководью к Ораниенбауму смогла направиться только галера — яхте с большей частью придворных и с запасами еды пришлось взять курс вновь на Петергоф. Только около двух часов ночи, уже 29 июня, галера, на борту которой находился император, подошла к Ораниенбаумскому каналу и, проскользнув между двумя небольшими защитными дамбами у мелководного берега, двинулась вдоль берегов, укрепленных каменной кладкой, поверх которой лежал зеленый дерн. В конце канала виднелся силуэт Большого дворца. В тишине белой ночи зрелище было удивительно спокойным и красивым. Но ни о спокойствии, ни тем более о красоте не мог тогда думать Петр Федорович, пространство власти которого съеживалось со скоростью бальзаковской шагреневой кожи. И едва галера успела приблизиться к причалу, он выпрыгнул на берег.
