Теперь маленькой Лике два года. Времени прошло не так уж много. А терпения явно не хватало. Особенно после этого отказа в поездке. Не говоря уж об уничтожении «Безумия» и еще кое-каких работ, которые видели только однокурсники и то — на кухне при наглухо задернутых шторах. И она занималась Ликой. Она всегда знала, что у нее будет девочка с таким именем. Когда-то очень давно Лиза с бабушкой отдыхали в пансионате на Азовском море. Лизе тогда было одиннадцать лет, а вокруг не было ни одной ровесницы, и тогда она познакомилась на пляже с четырехлетней девчушкой. Вернее, девчушка сама подошла к ней. Вначале Лиза недовольно отмахивалась от ее вопросов, а потом ей стало интересно. А затем и вовсе произошло чудо: кроха оказалась умницей и такой фантазеркой, что у Лизы захватило дух. Девочку звали Лика.
— Анжелика? — гадала Лиза. — Ангелина? Ликора?
— Нет, Лика! — стояла на своем малышка.
О чем они говорили, сейчас Лизе трудно было вспомнить, осталось только странное ощущение, будто повстречала маленького ангела, умеющего говорить просто о сложном. Лиза ставила перед ней самые каверзные вопросы — «О чем бы ты спросила Бога?», «Как на земле появился первый человек?» и даже об устройстве Вселенной, — и девочка выдавала такие «шедевры», что их стоило бы записать. Не записала. А теперь забыла окончательно. Осталось имя — Лика.
Лика — девочка, дитя такой горькой, обжигающей и короткой любви, ее надежный якорь, удерживающий у берега. Она рождалась под мелодию Моцарта, лившуюся из больничного репродуктора, — так же легко, как и эта мелодия несколько столетий назад. И Лизе казалось, что на ней не застиранная больничная сорочка с прорехой почти до живота, а венецианские кружева. Несколько дней, проведенных в роддоме, были самыми счастливыми в ее жизни. Этому ощущению не мешало ничто — ни бежавший по стене таракан, ни лопнувший в глазу сосуд, ни болтовня трех соседок по палате, целыми днями обсуждавших своих мужей. Она хотела, чтобы ее девочка была похожа на ту Лику из ее детства. И когда медсестра внесла младенцев — по двое на каждой руке, — Лиза сразу же узнала своего: из-под казенного чепчика выбивались каштановые кудряшки…
— Ух, какая ядреная девка получилась! — сказала медсестра. — И тихая какая! Видно, будет профессоршей!
Теперь вся ее жизнь посвящена Лике и… ожиданию. И в ней нет места никому другому. А тем более — этому Студенту.
В последнее время она стала замечать, что ее совершенно не интересует все внешнее. Она, словно губка, вобрала в себя все соки окружающего мира, и этот мир — в лучшей модифицированной форме, совершенный и справедливый, — существовал внутри нее. Поэтому все, что происходило извне, в том числе и многочисленные бесплодные романы, Лиза воспринимал как внешний раздражитель, каплю йода в чистом стакане воды. Мир, который она строила внутри («Будь терпелива! Времена меняются…»), не был воздушным. Он ждал своего часа. А пока она писала сценарии невозможных фильмов, записывала сюжеты и удачные афоризмы, еще не зная, что они получат название «бренд».
2
…Проблемы начались с первого дня занятий. Она вошла в аудиторию и сразу же натолкнулась на Глаза. Его глаза. Студент сидел в первом ряду и вел ее взглядом, как ведут по небу самолет два прожектора. Это было невыносимо. Тем более что ей впервые доводилось стоять перед студентами в новом качестве — куратора курса. Вначале ей показалось, что эти глаза достаточно наглы и двусмысленны и могут причинить ей зло. Но с каждой минутой это впечатление улетучивалось. Как человек, привыкший чувствовать кожей малейшие колебания невидимых волн, Лиза ощутила, что в этих глазах нет ни доли агрессии, превосходства или же намека на мимолетное летнее приключение. Взгляд студента словно обволакивал ее защитной аурой. Эти глаза ревностно оберегали ее. И она успокоилась.
В конце пары, на которой она объяснила первокурсникам распорядок, уточнила расписание и произнесла некую вступительную речь, он подошел к ней в числе других — в основном девчонок — и, переждав, пока схлынет их восторженный щебет и они разойдутся, сказал:
— Я бы хотел пригласить вас… тебя… к себе в гости. Это возможно?
Она строго вскинула брови:
— Нет. Надеюсь, это понятно? Или будут проблемы?
Он почти что покрылся изморозью, как от дыхания ледника, на лбу выступили бисеринки пота.
— И прошу вас, — добавила Лиза, — называйте меня, как все, — по имени-отчеству. Иначе… Иначе мне придется завтра же уволиться. Договорились?
Он кивнул.
— Хорошо. Я буду ждать. Сколько надо…
— Зря! — Она захлопнула журнал и быстро пошла к двери, на пороге оглянулась. — Не майся дурью, парень! У тебя все еще впереди.
Вот, в общем-то, и все. Лиза посидела на кафедре до двух часов и отправилась домой.
Она шла по городу словно в тумане, с трудом продираясь сквозь ватную пелену, наплывающую большими мутными клубами. Можно было зайти в Дом кино, выпить кофе, натолкнуться на знакомых, засесть в их кругу до семи (в семь мама приводила домой Лику), но тогда голова будет забита тысячей проблем и проблемок и вечер будет испорчен. Что же делать до семи?
Лиза брела сквозь погожую теплую осень и не в первый раз чувствовала себя одинокой лодкой, бьющейся о берег. Жажда любви и жизни ворочалась в ней, как неудобоваримые камни. Если бы их можно было растворить в себе, они бы наполнили все ее существо щекочущими, возбуждающими пузырьками, и она бы взлетела, как воздушный шарик, туда, где… «Где — что?» — подумала Лиза. Где царит радость, искренняя радость от бытия, от соприкосновения с прекрасным, даже если это прекрасное — маленькая улитка, выползшая погреться на последний зеленеющий лист. «Это будет!» — сказала себе Лиза. Но не сейчас, не теперь. Таинственный лес — свежий и веселый, с прозрачными родниками и мелкими дикими черешнями, еще примет ее в свои объятия. Она вдруг задохнулась от воспоминания запаха свежего и сухого сена там, на горище, в сарае-курятнике. Мальчик студент обещал ждать. Ждать — чего?… Какая разница!
Ведь она тоже ждет. Пусть ждет и он.
Лиза свернула в кафе — свое любимое, расположенное на первом этаже городской бани неподалеку от центральной площади. Кофе здесь продавали не растворимый, а заваривали по-восточному на горячем песке в керамических турках, и всегда было мало народу. В основном сюда заходили те, кто знал о существовании этой странной забегаловки для любителей попариться. Лиза осторожно взяла чашечку кофе, поддерживая ее ладонью под дно: здесь специально отбивали ручки от чашек (чтобы не унесли!), — и села за дальний стол.
В кафе сидели несколько человек. Время было неопределенное: для вечерних посиделок — рано, для утреннего взбадривания — поздно. Так, перевалочное время из дня в вечер.
Лиза с удовольствием сделала первый глоток и непроизвольно оглянулась на дверь — здесь несколько лет назад собиралась ее «сомнительная» компания. Теперь неизвестно, кто где… Стоп! Лиза прищурилась, стараясь в полумраке разглядеть силуэт женщины, вошедшей в эту минуту.
