— Вот это твой брачный контракт. Через семь дней она вернется ко мне, и на ней будет стоять печать твоего мужа и его отца. Семь дней будет продолжаться праздник, песни и моления, что мне обойдется в две тысячи тонн ячменя! Семь дней, в течение которых у моей дочери будет только одно право — быть красивой и улыбаться.
Голос его поднялся до крика, и последние слова он бросил с таким гневом, что они разнеслись по всему двору. Отец швырнул табличку на стол, аккуратно поправил соскользнувшую с плеча тунику.
— Прорицатель ждет нас. Будем надеяться, что он не обнаружит во внутренностях барана никакой катастрофы.
* * *
Прорицатель был таким худым и старым, что тело его едва обрисовывалось под тогой. Тщательно причесанные и намасленные волосы и борода падали на плечи и грудь. На лице его, словно отшлифованные камни, светились черные зрачки.
Сара, стоявшая рядом с отцом и старшим братом Киддином, плечами ощущала их горячие тела и слышала их дыхание. Время от времени Киддин бросал на нее взгляды, которые она предпочла не замечать. Киддин не скрывал, что слышал крики отца и, когда он присоединился к ним в храме, на губах его играла весьма красноречивая улыбка. Сара догадывалась, о чем он думал, как если бы Киддин сам прошептал ей на ухо: «В этот раз, сестра, отец выдержал и не уступил твоим капризам! Давно пора! Ты все еще воображаешь, что ты его любимица?»
Оставалось надеяться, что боги будут благосклонны к ней. И что отец не выбрал ей мужа, надменного и хвастливого, как Киддин! Иначе она не выдержит и дня!
Сара отбросила эти мысли. Она не должна думать ни о чем плохом, когда прорицатель начинает церемонию. Наоборот, она должна открыть свое сердце оракулу могущественных Небесных Сил. Пусть они увидят ее такой, какая она есть! Пусть сделают так, чтобы ее муж был человеком, который взлелеет все, что в ней есть лучшего!
Она выпрямилась, расслабила пальцы, подняла лицо, чтобы прорицатель лучше видел ее. Она с трудом выносила едкий запах кедровых щепок, которые тот бросал на горящие угли небольшого очага. Все отверстия храма были закупорены, и в помещении было темно. Восковые свечи освещали только стол, на котором стояли статуи и жертвенник, посвященный семейным предкам. Прорицатель разложил три бараньих печени у ног статуй предков Ишби Сум-Узура. Повернувшись спиной, он бормотал слова, которых никто из присутствующих не понимал, стараясь тем не менее не нарушать его священнодействия. В первом ряду стояли Сара, ее отец и брат. Чуть поодаль расположилось полдюжины близких родственников и двое или трое приглашенных. При входе в храм Сара, в гневе от того что ей не удалось заставить отца уступить, даже не ответила на их ободряющие улыбки. Но сейчас каждый из них старался не раскашляться от дыма, от которого кололо глаза, и щипало в горле.
Прорицатель собрал все три печени на один большой поднос, сплетенный из ивовых веток, повернулся и пошел прямо к Саре и ее отцу. Сара не могла удержаться и уставилась на внутренности, с которых стекала тонкая струйка еще горячей крови. В храме раздался сильный и чистый голос прорицателя.
— Ишби Сум-Узур, верный слуга, ты, чье имя означает «Сын, спасающий свою честь», я положил печень перед твоим отцом. Я положил печень перед отцом твоего отца, я положил печень перед твоими прародителями. Я попросил их предстать перед прорицателем. Ишби Сум-Узур, ты узнаешь то, что знают они.
Худое лицо прорицателя оказалось прямо перед Сарой. Его кислое дыхание заставило Сару отпрянуть, но безжалостная руку Киддина вернула ее на место. В глубоком молчании барю ощупывал каждую черточку ее лица. Губы его от сосредоточенности подобрались, как у дикой кошки. Сара, словно завороженная, смотрела на его ярко-белые десны, слишком раздвинутые желтые зубы, стараясь не проявить своего отвращения и страха. Вокруг не слышно было ни одного звука, кроме потрескивания углей.
Неожиданно барю поднес поднос с внутренностями к груди Сары, которая схватилась за его края. Поднос оказался тяжелым, тяжелее, чем ей казалось, и Capa едва удержалась от того, чтобы не опустить глаза при виде живой ярко-красной плоти.
Барю отодвинулся от нее, отступил на несколько шагов. Не отводя взгляда от Сары, он остановился возле кирпичного очага и поставил статуэтку своего бога на стоявший рядом каменный стол. Бородка его задрожала, но рот оставался плотно сжатым. Он медленно поднял глаза к тени на потолке, потом повернулся к своему богу, раскинул руки в стороны, наклонился вперед и громким голосом, от которого все вздрогнули, заговорил:
— О Асаллули, сын Эа, мой всемогущий властитель пророчества, я очистил себя ароматом кипариса. О Асаллули, прими этот икрибу во имя Ишби Сум-Узура, во имя Сары, твоей прислужницы. Появись, О Асаллули, слушай беспокойство Ишби Сум-Узура, который отдает замуж свою дочь Сару. Слушай его вопрос и дай оракулу благоприятный ответ. Будет ли Сара хорошей, верной и плодовитой женой с месяца кислиму, третьего года правления Амар-Сина?
В храме стояла тяжелая тишина.
Ничего не происходило. Никто не двигался. Мускулы Сары напряглись так сильно, что она почувствовала в теле легкое покалывание. Шея заболела, словно в нее вонзилась стрела. Боль спустилась в плечи, руки, охватила бедра! Все ее тело так напряглось под тяжестью подноса с внутренностями, что она едва не закричала от боли.
Прорицатель вновь оказался рядом с ней. Положил на ее руки свои оледеневшие руки, в которых кости, казалось, были покрыты одной только тонкой кожей. Резким жестом он забрал у нее поднос. Сара глубоко вздохнула. Боль медленно, словно ускользающая вода, покидала ее члены. За ее спиной раздались вздохи облегчения, но отец и Киддин продолжали стоять, не шевелясь.
Барю положил куски печени на три керамических цилиндра, стоявших вокруг статуэтки его бога. Достал из большого кожаного мешка исписанные таблички и баранью печень из покрытой лаком глины. Быстрым шагом он подошел к занавеске, которая прикрывала ближайшее к столу отверстие. Дневной свет ворвался в помещение и запрыгал по завиткам плотного, голубого, похожего на водоросли дыма.
Он вернулся к столу и остановился, услышав странный свистящий звук. Все присутствующие выпрямились, глаза их расширились от беспокойства. Прорицатель не отводил глаз от печени. На правом куске печени появился пузырь, потом выступили капельки крови. Снова послышался свистящий звук. Испуганный шепот пробежал по комнате. Сара почувствовала, как рядом задрожала рука ее отца.
Прорицать сделал осторожный шаг вперед. Печень соскользнула с цилиндра, сложившись, словно кусок ткани, и под общий крик ужаса, наполнивший храм, упала на пол.
Сара не смела смотреть на отца. Страх парализовал ее горло и спину. Прорицатель, не говоря ни слова, не глядя ни на кого, подошел к столу, склонил свою белую голову, поднял упавшую на пол печень и положил ее в корзину, наполненную кипарисовыми стружками.
Со вздохом облечения все присутствовавшие приготовились к долгому гаданию по печени.
Сара призвала все свое мужество и терпение. Это могло длиться несколько часов по водяным часам, клепсидре. Прорицатель мог начать анализ предсказания оракула днем и закончить только поздно вечером. Он должен был тщательно рассмотреть каждую часть печени. Руки барю дотрагивались до нее, растирали, разрезали. Он считал каждую цисту, каждую трещину, каждый гнойничок, проверяя их расположение, смысл, сопоставляя их с исписанными табличками и с керамической печенью. Иногда он записывал свои наблюдения на свежих табличках.
