У Филби взметнулась бровь.
— Путаница?
— Возможно, я изложила это не самым научным образом, но суть в этом. Даже несмотря на то что названия одни и те же — фут, стадий и так далее, — разные цивилизации пользовались различными единицами измерения. Каждый раз, когда информация переходила из одного места в другое, числа округлялись и даже преувеличивались, чтобы показать, сколь значительной была в действительности исчезнувшая цивилизация. Ошибка росла. По моему предположению, какую бы единицу измерения, которую перевели как стадий, ни использовали атланты, она была значительно меньше той, которой пользовались эллины.
— Это всего лишь предположение, — не унималась Ротшилд. Нина почувствовала, что ей захотелось произнести старую поговорку: «Когда ты возражаешь, как будто воз рожаешь».
— Я могу логически подкрепить его, — сказала она. — В «Критии» приводятся разные измерения, касающиеся Атлантиды, но самые важные относятся к цитадели, расположенной на острове в центре системы круговых каналов столицы атлантов.
— Там находились храмы Посейдона и Клейто, — задумчиво отметил Филби, теребя ус.
— Да. Платон говорил, что диаметр острова составляет пять стадиев. Если мы воспользуемся греческой системой, то он будет чуть больше полумили в ширину. Даже если стадий атлантов меньше, то ненамного, так как в «Критии» говорится, что на острове помешалось еще много чего. Храм Посейдона был крупнейшим сооружением длиной в стадий, но ведь там были и другие храмы, дворцы, бани… Он был плотно застроен, почти как Манхэттен!
— А как велик — или, скорее, как мал, — по-вашему, был стадий у атлантов? — спросил Хогарт.
— Я думаю, что он не мог быть меньше двух третей греческого стадия, — пояснила Нина. — Примерно четыреста футов. Тогда цитадель будет более трети мили в поперечнике, и если прибавить размеры храма Посейдона, то на острове останется довольно места и для всего остального.
Хогарт начал набрасывать цифры на листке бумаги.
— При таком способе измерения размеры острова составят… давайте-ка посмотрим…
Нина моментально произвела расчеты в уме.
— Он должен быть двести сорок миль в длину и более ста шестидесяти в ширину.
Хогарт еще несколько секунд писал, чтобы получить те же результаты.
— Гм-м… Это не просто в Кадисском заливе… это должен быть весь Кадисский залив.
— Но нужно не забывать и о возможности других погрешностей, — сказала Нина. — Площадь в три тысячи на две тысячи стадиев, приведенная Платоном для центральной равнины острова, явно округлена. Она также может быть преувеличена, если не Платоном, то египтянами, пытавшимися произвести впечатление на Солона. Думаю, следует допустить возможность погрешности примерно в пятнадцать процентов.
— Очередное предположение, мисс Уайлд? — злобно блеснув глазами, прошипела Ротшилд.
— Даже если допустить погрешность в двадцать процентов, длина острова все же составила бы сто девяносто миль, — добавил Хогарт.
— Еще есть вероятность путаницы в числах при переводе из одной системы в другую… — Нина оглушала, что теряет контроль над ситуацией. — Я не говорю, что все мои цифры верны. Потому-то я здесь — у меня есть теория, которая отвечает имеющимся данным, и я хочу… хотела бы, — поправилась она, — получить возможность проверить ее.
— Прощупывание сонаром всего Кадисского залива было бы довольно дорогим способом ее проверки, — съязвила Ротшилд.
— Но если я права, то это будет величайшее археологическое открытие после Трои! — запротестовала Нина.
— А если вы ошибаетесь, то департамент выбросит на ветер миллионы долларов в погоне за мифом!
— Я не собираюсь тратить впустую средства департамента! У меня на руках все документы, подкрепляющие мою версию, все исторические ссылки — я два года потратила на эти исследования и не стала бы все это вываливать перед вами, если бы не была уверена в своей правоте.
— Зачем вам это, Нина? — неожиданно спросил Филби.
Личный тон вопроса застал Нину врасплох.
— В каком смысле?
— Я хотел спросить, — сказал Филби, с печальным сочувствием глядя на нее, — вы преследуете эту цель ради себя… или ради ваших родителей?
Нина попыталась заговорить, но у нее перехватило горло.
— Я очень хорошо знал Генри и Лору, — продолжал Филби. — Они могла сделать блестящую карьеру… если бы не были зациклены на одной легенде. Сейчас я слежу за вашей карьерой. Некоторые ваши работы просто замечательны. Лично я считаю, что в вас заложен даже больший, чем в отце, потенциал. Но… вы можете оказаться на пути, по которому шли ваши отец и мать.
— Джонатан! — почти непроизвольно вскрикнула Нина; в ее душе смешались потрясение, злость и боль.
— Мне жаль, но я не могу позволить вам пренебречь всеми вашими достижениями ради этой… этой пустой затеи. Столь дорогостоящий провал принес бы громадный вред вашей репутации, возможно даже — непоправимый.
— Меня не волнует моя репутация! — возразила Нина.
— Однако нас волнует репутация этого университета, — с легкой усмешкой сказала Ротшилд.
— Морин, — одернул ее Филби, прежде чем снова взглянуть на Нину. — Доктор Уайлд… Нина. Ваши родители погибли из-за этого. Если вы последуете их путем, то же самое может случиться и с вами. И ради чего? Ответьте себе честно — стоит ли умирать ради легенды?
У нее было чувство, словно кто-то только что ударил ее в живот — такой жуткий эффект произвели слова Филби.
— Это означает, что мое предложение отвергнуто? — сквозь зубы процедила она.
Трое обменялись многозначительными взглядами и вновь повернулись к ней. Филби в течение нескольких секунд смотрел Нине прямо в глаза.
— Боюсь, да.
— Понятно. — Она отвернулась и отсоединила свой компьютер от проектора. Экран погас. Губы у нее дрожали. — Раз так, то спасибо за потраченное вами время.
— Нина, — сказал Филби. — Не принимайте это близко к сердцу. У вас есть все для того, чтобы сделать по-настоящему прекрасную карьеру.
— Если?
— Если… вы не окажетесь в той же западне, что и ваши родители. Вы знаете, профессор Ротшилд права. История и мифология — это разные вещи. Не растрачивайте свое время, свой талант на мифы.
Прежде чем ответить, Нина пристально посмотрела на него.
— Спасибо за совет, профессор Филби, — с горечью проговорила она. Затем развернулась и вышла, хлопнув дверью.
Нине потребовалось десять минут, чтобы, спрятавшись в кабинке женского туалета, понять — она снова готова показаться на люди. Первоначальное потрясение в ее душе сменилось саднящей злостью. Как смеет Филби приплетать сюда ее родителей? Он должен был оценить ее предложение как самостоятельное, а не с личных позиций!
