Наконечник бракка возник перед собачьей мордой, как ему и должно, неожиданно, и псина, испуганно присев на задние лапы, снова всхлипнула. Другая бы, может, бросилась на обидчика, но эта предпочитала терпеливо ждать и просить о милости быть пропущенной к кормушке. Правда, тот, кто преграждал собаке путь, вряд ли прислушивался к каким-либо просьбам.
Легир Тенн со-Намаат, соотечественник Атьена, стал сопроводителем всего года три назад, но с самого начала действовал разумно и расчётливо, напросившись в ночные смены. А ведь совсем ещё юнец… Сколько ему? Двадцать пять или двадцать шесть, только-только вступает в пору расцвета, и все возможные дороги ему доступны. А главное, он уже усвоил, что перед тем, кто слабее, дорогу можно и закрыть. На замок.
Корка попыталась обойти живую преграду с фланга, сунувшись в обманчиво свободное место, вновь встретилась нос к носу бракком и ещё раз всхлипнула, совсем уже тихо. А потом собачьи глаза, по попущению Божа или наущению Боженки, вдруг нашли мой взгляд.
«Помоги… пожалуйста… защити… ты же не такой, как он…»
Не такой. И таким уже стать не смогу, будь оно всё проклято!
Та же мутная мука, с которой смотрел на меня снизу вверх безвременно почивший купец. Ну разве мне есть дело до этой псины? Её и погладить-то рука не тянется, не то что защищать. Да рано или поздно Легир угомонится, отправится на службу и освободит дорогу! Я это знаю. И Корка знает. Не хуже меня. Так зачем просит? Почему не хочет подождать?
Может быть, потому, что чувствует: и её срок, один из многих на этом дворе, постепенно истекает?
— Нашёл противника по силам?
Бракк Легира остановился, так и не закончив замах.
— Тебе какое дело?
— Оставь животину в покое.
Конечно, просить было бессмысленно: на мои слова сопроводитель Тенн только презрительно ухмыльнулся:
— Хочешь, чтобы я подарил этой твари покой? А что, я могу.
Он снова отвёл бракк в сторону, делая вид, будто готовится к последнему удару. Последнему в жизни Корки.
Мне её вовсе не жаль. И наглеца, сделавшего свой первый вдох на родине Атьена, не жаль. И себя не… Вот на себя я точно махнул рукой уже больше часа назад.
— Что ж, забавляйся. Если не хватает смелости бросить вызов тому, кто скулить не станет.
Верхняя губа Легира приподнялась, как у огрызающейся собаки.
— Любого можно заставить скулить.
О да, кто бы спорил. Я и сам сейчас рад бы повыть немного, может, и стало бы легче. Только повода нет. Пока. А что, если…
— Попробуешь?
Невнятно-серые глаза прищурились, словно приглядываясь внимательнее и стараясь определить, шучу я или нет, а потом, уверившись в последнем, азартно блеснули.
— Попробую.
И он начал медленно расстёгивать ремешки камзола.
Поединки между сопроводителями не запрещались, хотя и особого восхищения у начальства не вызывали, потому что существовал риск получить вместо двух годных к службе людей, по меньшей мере, одного искалеченного, если страсти разгорятся сильнее необходимого. Но пока нас никто не окрикнул, хотя на второй галерее о чём-то беседовали друг с другом трое наставников, время от времени как бы случайно бросая взгляды на двор… А это ведь тоже шанс! Если удастся показать себя в лучшем свете, можно подать соответствующее прошение и остаться в Наблюдательном доме ещё лет эдак на десять, и, чем Бож не шутит, вдруг этого времени хватит, чтобы ещё раз ухватить удачу за хвост?
Колкий воздух ранней весны коснулся оголённой кожи, но не заставил даже вздрогнуть: снадобья Гирма покуда действовали исправно. И всё же более нельзя терять ни одного часа.
Я отстегнул бракк от пояса и поднёс к лицу, чтобы коснуться губами резного личика, расположенного на серединной фаланге. Широкоскулое, с узкими щёлками глаз и улыбкой, про которую можно было бы сказать «от уха до уха», если бы неизвестный мне резчик снизошёл до изображения ушей. Но нет, личико погружалось в древесную твердь, начиная со щёк. Человеческое, и всё же чем-то неуловимо искажённое, на каждом бракке оно было разным. Кому-то доставалось больше похожее на мужское, кому-то — на женское, у кого-то и вовсе оказывалось в руках младенческое. Моё оружие было отмечено ликом бесполым, искривлённым в вечно ехидной гримасе, и если раньше я считал это смешливое презрение направленным в сторону моих врагов, то сейчас деревянный паяц словно смеялся надо мной самим. Ну ничего, ещё посмотрим, кто будет сегодня хохотать от души! Хотя противника я выбрал на свою голову не самого удобного.
Торс Легира, гибкий, поджарый, без единой пока жиринки, вызывал отчётливую зависть. Да, костяк у него не уже моего, и спустя несколько лет парня начнёт нести вширь, может, ещё сильнее, нежели меня, однако пока он в куда большем выигрыше.
Согретое прикосновением губ резное личико улыбнулось ещё противнее, и концевые фаланги бракка, повинуясь плавным движениям моих ладоней, разъехались в стороны, обнажая серединную почти целиком и натягивая незаметные ранее жилы. Соединяющий жезл мог лишить смертоносности любое оружие, пребывающее в ножнах, но только не это, потому что деревянный посох, способный становиться втрое длиннее от первоначального размера, не состоял из частей, а был единым целым. Единым и, самое главное, живым.
Прожилки, похожие на те, что испещряют любой древесный лист, всплыли на поверхность, покрывая бракк сеткой причудливого узора, а минутой спустя поменяли свой цвет с тёмно-янтарного на пунцовый, что означало: ядовитые железы готовы к бою. В отличие от приснопамятной бойни в купеческом доме, сопроводителям яд бракка не мог причинить особого вреда, правда, и удовольствия доставлял мало, вызывая временное, но утомительно зудящее онемение, особенно неуместное в области запястий или кистей рук.
Если удастся добраться до пальцев противника, можно считать, победа у меня в кармане. Но для начала… Для начала нужно проторить туда тропинку.
Легир ударил первым, по серединной фаланге моего бракка, как и предписывалось правилами поединков, тут же отступая на шаг назад и перехватывая посох уже двумя руками. Собственно, способов атаки было всего два, и оба сводились к особенностям оружия, способного выделять яд только на концах: либо бить по широкой дуге, либо колоть, надеясь, что противник не успеет парировать удар. Причём заранее было ясно, что Тенн будет именно колоть в расчёте на сравнительно малую подвижность моего торса, а мне придётся избегать подобных действий и больше полагаться на дуговые атаки, используя силу плеч.
Все вольные и невольные зрители, также вполне осведомлённые о тактике ведения боя в зависимости от физических кондиций, явно ставили на более молодого и подвижного участника поединка, да и я, чего греха таить, затевал очередную глупость, лишь чтобы получить беспрепятственную возможность выплеснуть гнев и обиду. Но раз первоначальная цель перевернулась с ног на голову, придётся тряхнуть стариной и вспомнить уроки того наставника, которого Легир уже не успел застать.
