Однако в этой суматохе, среди истошных воплей, отчаянных просьб о помощи и беготни, пианистку Пе Файнингер вдруг посетила вполне разумная идея. Артистка села за рояль и продолжила игру с того самого места, на котором остановилась. «Пир-рили-бум… пир-рили-бум», — нерешительно прозвучало со сцены. И как в той легенде, в которой дикие, агрессивные медведи, готовые вот-вот разорвать жертву, успокоились и улеглись на землю, услышав звуки виолончели, льющаяся из-под пальцев скандально известной пианистки мелодия сумела притушить зарождающуюся в публике истерию.
Два патрульных полицейских сделали все от них зависящее. Вообще-то их никто не вызывал — дежурство поначалу шло как обычно, без происшествий, они не спеша расхаживали по улочкам в наушниках, слушая радиотрансляцию футбольного матча. Заметив буйство проблесковых маячков возле концертного зала, патрульные позвонили в участок, вызвали подкрепление и вскоре уже топтались в фойе, пытаясь разобраться в происходящем. Увидев двух окровавленных человек, выходящих из дверей (это были доктор Валлмайер и доктор Шивельфёрде), копы решили, что случилась какая-то крупная катастрофа — террористическая атака или падение самолета в самую середину зрительного зала. Действуя строго по инструкции, они вызвали Службу технической помощи, позвонили в военную полицию американского гарнизона, квартирующего здесь с конца Второй мировой войны, и на всякий случай — в расположение войск бундесвера. Ведь именно армия с недавних пор отвечала за контртеррористические операции, об этом даже писали в какой-то газете.
— Я направляю вам в помощь эскадрилью истребителей из двенадцати боевых самолетов, — сказал дежурный офицер из части имени Иоганна Генриха Люттенгоффера.
— Что-что вы нам посылаете? — изумленно переспросил обермейстер полиции Остлер, коренной житель курортного городка.
— Ничего. Я пошутил. Такие вещи не входят в сферу нашей ответственности. Вы твердо уверены, что это была террористическая атака?
Нет, твердой уверенности в этом у Остлера не было, поэтому они с коллегой, обермейстером полиции Хёлльайзеном, решили позвонить в Мюнхен, в Федеральное ведомство уголовной полиции.
— Кто приедет? — поинтересовался Хёлльайзен.
— Гаупткомиссар Еннервайн, — отозвался Остлер.
— Еннервайн?..
С лукавым видом подтолкнув напарника в бок, Хёлльайзен вполголоса завел первый куплет знаменитой песни о трагической судьбе браконьера[5] Еннервайна:
— Жил-был охотник, молодой и статный…
— Кто же его отправил на тот свет?! — вполголоса пропели дуэтом полицейские и так же тихонько довели куплет до конца.
5
К тому моменту, когда на месте происшествия появился тезка воспеваемого в этой песне охотника, гаупткомиссар полиции Губертус Еннервайн, большинство следов оказались растоптаны и утрачены, жертв еще не увезли в судебный морг, самые важные свидетели ушли домой, не оставив никаких координат, и, напротив, в фойе скопилась огромная толпа доброхотов, желающих «непременно и срочно» дать свидетельские показания, что нередко оборачивается еще более серьезной проблемой, чем мучительный поиск свидетелей.
Еннервайн энергично выпрыгнул из машины. Это был мужчина среднего роста, со среднеразвитой мускулатурой и усредненно-приятной внешностью, и ни одно кастинговое агентство в мире не взяло бы его на роль комиссара уголовной полиции. Несмотря на живость взгляда и доброжелательное выражение лица, наш герой был из тех, на кого вряд ли обратишь внимание на улице — если только вы специально не ищете человека без особых примет. Неопределенный цвет волос — что-то между темно-русым и светло-каштановым — не позволял судить о возрасте их обладателя. (Между нами: ему было сорок восемь.) Природа наградила Еннервайна таким лицом, что, даже проехав с этим человеком всю Германию в одном купе, вы напрочь забудете, как он выглядит, едва сойдя на платформу. Вместе с тем именно данное обстоятельство и составляло капитал, который Еннервайн всегда имел при себе. Заурядный облик сослужил ему неплохую службу при раскрытии нескольких преступлений, ведь неприметность, как известно, лучшая маскировка. Он не выглядел человеком дела — он был им. Еннервайну ничего не стоило съесть венский шницель на конгрессе строжайших вегетарианцев — и остаться при этом незамеченным; из-за крайне неброской наружности его вполне могли проглядеть спасатели, вызволяющие людей, скажем, из горящего автомобиля. Но главной гордостью гаупткомиссара была стопроцентная раскрываемость преступлений, которые ему когда-либо поручали расследовать. Привыкший к успеху, избалованный им, Губертус думал, что так будет всегда.
Обойдя вокруг своей машины, Еннервайн сложил боковые зеркала, не раз страдавшие в подобных обстоятельствах, и задумался, видел ли он хоть один детективный фильм, где комиссар заботился бы о зеркалах перед началом расследования. Он не мог припомнить ни одной киноленты. Еннервайн никогда не стремился примчаться на место преступления первым, и сегодняшний случай не был исключением. Опытный сыщик считал, что руки у него связаны до тех пор, пока «воинство небесное» из всевозможных экспертов, дактилоскопистов, криминалистов, специалистов по изъятию улик, по осмотру трупов, по профилированию преступников, а также всяческих компьютерщиков, серологов, баллистиков, физиков, энтомологов и прочих педантов не выполнит своей рутинной, но очень важной работы. С каждым годом, с каждым новым словом в науке и технике эти службы разворачивали свою деятельность все масштабнее, сжимая кольцо не только вокруг преступников, но и вокруг следователей тоже. Давно канули в Лету те времена, когда инспектор полиции с окурком в зубах догадывался о многом при первом же осмотре места происшествия; давно на пенсии те криминологи с феноменальной интуицией, которые зрили в корень с самого начала расследования, наподобие знаменитого Коломбо. Все это вчерашний, позавчерашний, позапозавчерашний день. Теперь в раскрытии преступления шагу нельзя ступить без результатов анализа ДНК, скрупулезных отчетов о поведении мясных мух и психологических исследований уровня латентной преступности.
Губертус Еннервайн жалел о том, что романтический ореол профессии детектива меркнет с каждым днем. Специальность, которой он овладел ради того, чтобы как можно чаще ездить, все крепче и крепче привязывала его к письменному столу. Корпя над бумагами в своем кабинете, гаупткомиссар становился похож на загнанного зверя. Но сегодня он вырвался на волю и пружинистой походкой пересекал площадь перед концертным залом.
С первого же взгляда ему стало ясно: здесь случилось что-то экстраординарное. Такое невероятное скопление машин экстренных служб, вызываемых в спешке и на всякий случай, он видел впервые в жизни. Пожарных машин было так много, что они мешали друг другу. Подходы к зданию заблокировала добрая дюжина карет «скорой помощи», также здесь стояли: джип с логотипом бундесвера, автомобиль для перевозки трупов, «БМВ» с тонированными стеклами, автокран Службы технической помощи, мини-экскаватор из Центра ликвидации катастроф и автобус «Фольксваген» с какой-то аббревиатурой на табличке, которая могла означать все, что угодно.
