Но Чернобай не ударил. Подержав кинжал в руке, скользнул взглядом по кустарнику и крикнул парням:
– Хлопцы, мигом очистите ровненький граб и хорошенько заострите – посадим эту стерву на кол! Да живо мне!
Парни выхватили сабли и побежали к лесу.
Но тут со склона донесся резкий свист. Потом повторился. Видимо, кто-то подавал сигнал тревоги…
– Назад! – крикнул Чернобай, и холопы подбежали к нему. – Бросьте его на коня! Возьмем с собой. Сейчас некогда. Но, клянусь пеклом: он у меня еще сегодня будет корчиться на колу!
Сопя и ругаясь, парни подхватили Арсена, взвалили на коня, арканом связали ноги, крепко приторочили к седлу. Потом то же самое проделали с девушками.
Подъехал всадник.
– Что там? – тихо спросил Чернобай.
– Кто-то едет по склону вверх…
– А, черт! Заткните ему рот, а то, не ровен час, начнет кричать.
Арсену всунули в рот шершавый вонючий кляп. Дышать стало тяжело. От удара пистолетом гудела голова.
– Ну, айда! – Чернобай вскочил на коня. – Митрофан, береги мне его как зеницу ока. В случае опасности нож под ребро. Чтоб и не пикнул!
Отряд рысью выехал на лесную дорожку, петлявшую меж голых деревьев. Никто не разговаривал, только глухо топали копыта.
Вскоре началась степь. Густые сумерки окутывали землю. Луна еще не взошла, и холодное зимнее небо серым колпаком опускалось сверху.
У Арсена затекли связанные ноги и руки. Вонючая тряпка не давала дышать. Он старался вытолкнуть ее изо рта языком, но только наглотался шерсти.
Дороге, казалось, не будет конца. Около полуночи остановились в редком кустарнике. Чернобай пропал в темноте и вскоре возвратился в сопровождении всадника, в котором по разговору не трудно было узнать татарина.
– Езжайте за нами, – приказал Чернобай холопам, а сам с татарином поехал впереди.
Они спустились в глубокий овраг, где горел костер. По склонам паслись стреноженные кони. На холодной заснеженной земле сидели и лежали люди – захваченные в полон мужчины, женщины, подростки. Возле них с обнаженными кривыми саблями ходили татары – часовые.
Заметив прибывших, от костра поднялся коренастый, с рябым лицом татарин. Радостно ощерился. Чернобай пожал ему руку и по-приятельски улыбнулся.
– Али, давай смотри товар, у меня времени мало. – С этими словами он кивнул парням, чтобы сняли с коней девушек. Бледные от страха и переживаний, они испуганно смотрели на татарина, который зацокал языком и расплылся в радостной улыбке.
– Ай-вай! Якши! Дуже допре! – путал он татарские и украинские слова. – Якши ханум![14] Ага[15] знает толк! Недаром моя делал такой опасный поход. Будет с чем явиться в Кафу![16]
Он подошел к девушкам, грязными пальцами поднимал их подбородки и, цокая языком, заглядывал в глаза. Несчастные онемели от страха, вздрагивали от омерзения, но Али не обращал на это никакого внимания. Его провонявшие конским потом и бараньим салом руки быстро ощупали тугие девичьи груди, руки, бедра.
– Ай-вай! Якши ханум, – удовлетворенно повторял он. – Спасибо, моя торогой труже, спасибо, ага Петро!
– Товар для ханского гарема, – сказал Чернобай. – Плати деньги, Али!
Покрытое оспинами лицо татарина сразу стало суровым, непроницаемым. Глаза сузились.
– Сколько?
– По полторы тысячи цехинов![17]
Али проглотил слюну, словно подавился. Вытаращил глаза.
– Ай-вай. Ты с ума сходил, труже!.. Пятьсот!
Чернобай отрицательно покачал головой.
– Шестьсот. – Али облизал языком пересохшие на морозе губы.
– Ты выручишь по три тысячи, Али. Я знаю. Таких девчат еще никогда не продавали ни в Кафе, ни в самом Стамбуле. Они стоят больше, чем все твои невольники. – Чернобай скосил глаза в ту сторону, где ясырь. – Мне они тоже не даром достались…
– Знаю, каждый охотник, выходя на охоту, рискует… Но денег ты за них не платил?
– Не стоила б овчинка выделки… Так какое твое последнее слово?
– Восемьсот – и ни цехина больше!
– Ладно, идет, – согласился Чернобай. – Но в случае опасности… сам понимаешь, они должны навек замолкнуть. Я рискую головой!
– Зачем такая разговор! – обиделся Али. – Не маленькая я, знаю. Удар саблей – башка с плечей!
Из-под полы засаленного тулупа достал мошну, отсчитал деньги, потом кивнул на Звенигору:
– А эта батыр за сколько?
– Этот не продается, – сердито ответил Чернобай.
– Жаль. Видно, крепкая казак. Дуже допре гребца могла стать на каторга[18]. Бакшиш за него дала бы большой! Может, продашь?
Чернобаевы парни переглянулись. Один из них крякнул, очевидно желая что-то сказать. Но Чернобай поспешно отрезал:
– Нет, он мне самому нужен. Прощай, мурза. Наш договор остается в силе?
– Конечна. Моя думает, будут еще на Украине красивый девчата? – Али хихикнул. – Прощай, ага Петро! Пусть бережет тебя Аллах!
Чернобай вскочил на коня, еще раз махнул рукой, прощаясь с Али, и небольшой отряд из пяти всадников нырнул в темноту.
6
Промерзшая земля звонко гудела под копытами коней. Шелестел колючий обледеневший бурьян. Щербатая луна раскачивалась посреди неба, словно пьяная, и, казалось, вот-вот сорвется и шарахнется лысиной о крутой холм. И тогда настанет тьма.
Арсен понимал, что не луна качается, а он сам колышется в седле. Тело совсем занемело. Туго связанные руки и ноги затекли, он перестал их чувствовать. Жесткий кляп ободрал ему и язык и рот, приходилось глотать собственную солоноватую кровь. Нестерпимо хотелось пить.
Его везли на смерть. Он знал об этом. Но где произойдет казнь и какую лютую смерть придумал Чернобай, его уже не интересовало. Лишь бы скорее все кончилось…
У высокого кургана, видневшегося на фоне синего неба, Чернобай остановился.
– Митрофан, на вершине много камней… Пойди принеси каменюку для этого байстрюка. Да не мешкай! – Парень бросился к кургану, а Чернобай обратился к Арсену: – Только не думай, чертово отродье, что мы тебя утопим. Нет, голубчик, это была бы слишком легкая смерть для такого… Мы посадим тебя на кол и подождем, пока он вылезет у тебя через горло… Вот какой смертью помрешь, голубчик!.. Зато и на том свете закажешь всем за тридевять земель обходить Чернобая!.. А потом привяжем тебе на шею камень и кинем в озеро, на корм карасям. Чтоб и следов не осталось!.. Ну как? Нравится?.. Нет?.. То-то же!