– Честь и слава нашему батьке кошевому!
– Слава Сирко! Хотим, чтоб и дальше был кошевым!
Снова пришлось кошевому поднять вверх пернач, чтобы восстановить на площади тишину.
– Спасибо, братья, за честь! Но выборы кошевого рада старшин назначила на завтра. Вот тогда вы и выберете, кого сочтете достойным… А сейчас не об этом речь. Тяжело нам в такой счастливый день сознавать, что встречаются еще среди народа нашего такие выродки, как Чернобай. Не хотелось бы этот светлый день омрачать судом над ним. Но придется. Чтобы ни одной паршивой овцы в отаре нашей не было… Вижу – у всех у нас одно решение, одна думка: смерть мерзкому псу, вечный позор предателю!
Запорожцы снова в один голос закричали:
– Смерть!
– Позор!..
Многие вновь выхватили сабли, и они засверкали на ярком морозном солнце.
Сирко повысил голос:
– Нет, братья, так негоже! Правильно, видать, придумал Шевчик, вот он что-то шепчет позади… Ему мы сегодня обязаны честью и жизнью, так пускай будет так, как он скажет… Выходи сюда, Шевчик, герой наш, – скажи товариству свою думку!
Встал дед Шевчик рядом с кошевым. Маленький, в латаной свитке и с большой облезлой овечьей шапкой в руках, с коричневым сморщенным лицом. В другое время он мог бы показаться смешным, но сейчас никто из казаков такое и помыслить не мог. Шевчик откашлялся в ладошку, поднял голову и сказал:
– Братья, славные казаки сечевые, вот что дурная моя голова надумала, послушайте!.. Никогда не бывало так, чтобы прощали мы предателей. А такого, как Чернобай, не было еще на нашей земле! Он продавал басурманам наш цвет весенний – дочерей наших! Он хотел убить страшной смертью запорожского рыцаря славного – Арсена Звенигору! А теперь еще имел злой умысел: вместе с турками и татарами уничтожить Сечь Запорожскую и всех нас погубить!.. Вот нехай и в пекло вместе с друзьями своими определяется, с теми, что лежат нашими саблями порубленные на снегу!.. Мы сейчас будем спускать их в Днепр под лед… Нехай и он плывет подо льдом с ними аж до самого моря, а там – коль захочет – хоть и до самого султана в гости! Привяжем его к какому-нибудь янычару – да и бултыхнем в прорубь!..
– Ай да Шевчик! Здорово придумал!
– Вот так дед! Вот это голова!
Шевчик за всю свою долгую, но полную невзгод жизнь не привык ко всеобщему вниманию, к таким похвалам, он смутился и шмыгнул в толпу.
Чернобай злобно сверкал глазами из-под рыжих бровей. Руки его дрожали, губы закусил до крови. Он порывался что-то сказать, но не мог разжать судорожно стиснутые зубы, и сквозь них вылетало глухое рычание. Он медленно пятился назад, пока спиной не уперся в стену. Его схватили сильные руки и потащили на майдан.
Арсен показал на замерзший труп Гамида.
– К этому и вяжите! Они друг друга стоят!
Чернобай выкатил налитые кровью глаза, что есть силы уперся ногами в жесткий снег. Метелица ударом наотмашь сбил его на землю, прижал коленом к задубевшему телу спахии. Казаки быстро связали живого с мертвым крепкой веревкой. Молодой запорожец подскакал на коне, запряженном в постромки. Секач ухватил валек, накинул на крюк петлю веревки, крикнул:
– Вйо!
Конь дернул – с треском оторвал примерзший к земле труп Гамида, поволок к воротам. Чернобай как-то высвободил из-под веревки руку, стал хвататься ею за шероховатый снег, сдирая до крови кожу, закричал дико:
– А-а-а!..
Метелица перекрестился, плюнул:
– Собаке – собачья смерть!..
Прошло два дня. Всходило холодное зимнее солнце. После сечевой рады, которая вновь избрала кошевым Ивана Сирко, запорожцы долго, за полночь, веселились вовсю, пили – и теперь спали по куреням как убитые. В утренней тишине громко заскрипели петли крепостных ворот. Они открывались медленно, словно нехотя. Из них выехали три всадника: Арсен, Роман и Ненко. Да, Ненко!.. Он теперь навсегда распрощался с именем Сафар-бея и ехал начинать новую жизнь. Ненко плохо представлял, как это будет, однако твердо знал, что возврат к старому невозможен, как невозможно вернуться во вчерашний день.
Всадники миновали сечевую слободку, которая начинала куриться легкими утренними дымками, миновали широкий слободской майдан, на котором высился красивый посольский дом, и по крутому берегу Чертомлыка поскакали в безбрежную белую степь…
