Cценарии всех ЧП на территории бывшего СССР были похожи: Михаил Сергеевич Горбачев постоянно спал и был вроде как ни при чем, армия решала вопросы по своему разумению, а мирное население исключительно пело песни, нацепив на грудь разноцветные ленточки… Но вот что интересно: в декабре 1-991-го Горбачев со сцены ушел, а спектакли на территории бывшего СССР продолжились. Особенно в той части, которая касалась ненасильственных способов свержения власти. Подозрения о том, что с самыми первыми опытами «цветных» революций мы «имели счастье» встретиться еще в конце 80-х, в виде «поющих» революций в Прибалтике, возникали уже давно. Но автор всей этой технологии, американец Джин Шарп, лично мне на таллинских улицах ни разу не встретился. А оказалось, что искать его надо было не в Таллине, а в Вильнюсе.
Аудрюс Буткявичюс: «Мы испортили русским картинку»
Выяснилось это случайно — в интервью с политтехнологом Аудрюсом Буткявичюсом, который в начале 90-х занимал в Литве должность директора Департамента охраны края и которого, кстати, называют главным режиссером той январской драмы.
Личность яркая и неординарная, по образованию — врач-психотерапевт, он в 2000 году дал весьма откровенное интервью литовской газете «Обзор», в котором признался в том, что 13 января 1991 года на жертвы среди гражданского населения пошел сознательно. О чем не жалеет: эти смерти «нанесли такой сильный удар по двум главным столпам советской власти — армии и КГБ», что те уже не оправились. «Да, я планировал, как поставить Советскую армию в очень неудобную психологическую позицию, чтобы любой офицер стал стыдиться того, что он там находится». Надо признать, ему это удалось… Потом Буткявичюс говорил, что журналистка все выдумала и даже немножко сошла с ума, но опровержения у газеты так и не потребовал.
Любимый ученик Джина Шарпа Аудрюс Буткявичюс теорию своего учителя успешно применил на практике. Фото Г. Сапожниковой.
Мы встречались с ним несколько раз, каждый раз возвращаясь к одной теме, — так что беседа, которую вы прочитаете ниже, составлена из нескольких интервью. Мы ругались и ссорились, четко понимая, что навсегда останемся по разные стороны баррикад, — что, впрочем, не мешало нам разговаривать, потому что противника, тем более умного и опытного, следует уважать.
Это не было революцией!
— Как же я хотела посмотреть на человека, который видел живым Джина Шарпа!
— Не только видел, но даже был у него в гостях! В середине девяностых я работал у него целый год в Бостоне, в Институте Альберта Эйнштейна.
С Джином Шарпом и его коллегами мы начали переписываться еще в 1987 году. Я тогда трудился в лаборатории — психологических и социологических исследований в Каунасском кардиологическом институте, меня интересовала психологическая война, а он создавал технику, позволяющую использовать большие группы людей при гражданском неповиновении властям. Я в то время лез в политику, мне это стало интересно.
— Как же вы в годы тотального, как рассказывают, контроля умудрились свободно общаться с иностранцами?
— Были письма, выезжали за рубеж люди. Литовская эмиграция была достаточно большой. Первый раз мы увиделись с Шарпом уже в Вильнюсе. Он сам приехал сюда в феврале 1991 года.
— В самое что ни на есть время «поющей» революции?
— Это не было революцией. Это была еще одна волна национально-освободительного движения. После того, как Речь Посполитая была разделена, каждые 30 лет у нас были восстания. В 1795 году, в 1830-м и так далее.
— Было ли то, что мы наблюдали с 1988 по 1991-й на территории Прибалтики, изготовленной по классическому рецепту Джина Шарпа «цветной» революцией? Той, что потом повторилась в Сербии, на Украине, в Киргизии и Грузии?
— Точно нет! Мы использовали много техник, которые описывал Шарп. Но этими техниками пользовались люди в разных странах — и буддистские монахи, и студенты во время сопротивления в Чехии и Польше, и даже в разных странах Африки. Просто Шарп объединил весь этот опыт и создал стройную теорию, сделав настоящую стратегию психологической войны, когда гражданское неповиновение используется как главное оружие. Он создавал инструмент, помогающий людям бороться против властей, за свои идеалы. Это не научный подход, а скорее религиозный.
Я был счастлив тем, что занялся этим серьезно. Имея медицинское образование с уклоном в психологию, я понял, как можно использовать идею. И что власть очень зависит от людей. Стоит человеку перестать повиноваться, как вся сила власти уходит. Научить человека не бояться, чувствовать локоть рядом стоящего — вот это была моя задача. Сам Шарп таких вещей никогда не организовывал. Он просто гениально понимал важность этого процесса. Получился совсем неплохой конгломерат: с одной стороны, люди готовы были принимать его теорию на вооружение. С другой — были книги и разработки Шарпа. И с нашей стороны — хорошая организационная сила.
«Мы переиграли Москву»
— Вы работали параллельно во всех трех республиках?
— Когда мы начинали, в Латвии и Эстонии контактов у него не было. Практически мы приняли на себя роль распространителей его идей. В 90-х годах я стал директором Департамента охраны края, потом министром обороны Литвы. Создавая департамент, я решал для себя вопрос — как действовать? Копировать стратегию большого государства или создавать смешную армию, которая будет вооружена мушкетами XIX века, думая, что сможет что-то сделать против советских войск? Для себя я ответил однозначно, что таких ошибок, которые делали наши отцы и деды, мы себе позволить не можем.
Для нас очень важно было использовать приемы психологической войны. До августовского путча в Москве использование техник гражданского неповиновения было основной нашей стратегией. У нас были небольшие вооруженные подразделения, но они были больше предназначены для того, чтобы не дать повода говорить, что Литва не сопротивлялась оккупации. Шарп был одним из самых полезных людей, которые пришли нам на помощь. Очень часто его именем спекулируют, не понимая, что он всего лишь сформулировал принципы.
— Но технологии Шарпа исключают кровь. А 13 января 1991 года в Вильнюсе кровь пролилась…
— Вы неправильно поняли. Исключается возможность использовать вооруженные силы или причинять физический ущерб. Но если идет разговор о силе моральной, психологической, экономической, финансовой — то, наоборот, это все как раз является действенным началом. Мы достаточно хорошо знали, какие действия предпримет противник, надеясь на то, что в Литве произойдет конфликт между литовцами и русскими, и армия с целью защиты национального меньшинства придет наводить порядок. Советские структуры безопасности готовились к событиям именно по такому сценарию и пригласили в Литву иностранных журналистов засвидетельствовать правомерность использования военной силы. Но мы переиграли по-другому: убедили местных русских не участвовать в игре на стороне коммунистов. У Горбачева и его команды все было готово, кроме одного, — не появились русские, которые пошли бы на стычку с литовцами. А так как команда была уже дана, танки выехали и вонзились прямо в толпу людей, которые окружали телевизионную башню. Эту картину снимали иностранные журналисты и телевизионщики. Создавать что-либо нам было просто незачем.
