— У Джозефа Муджина, но я их не украл. Я купил у него эти серьги, а он запросил за них большие деньги. Я взял деньги взаймы — мне пришлось не только покупать серьги, но и платить золотых дел мастеру за то, чтобы он расплавил серьги и подготовил для нас металл, и все это обошлась мне примерно в пять фунтов.
— Но Фуке конечно же поучаствовал в расходах?
— Это хорошая шутка! — Леконтре рассмеялся. — У него в кармане никогда не было и су, хотя он продает много своих замечательных деревянных вещиц на тюремном рынке.
— Но на что он их тратит? — Филипп уловил выражение глаз маленького мужчины и все понял. — Ты еще не сказал, а я уже догадался. Он игрок, этот Фуке.
Гастон в отчаянии воздел руки.
— Мой бедный друг, — с горечью произнес он, — любит все азартные игры, будь то игра в карты, в три соломинки или подбрасывание монеты — ему все равно. Он живет лишь для того, чтобы заключить пари, и даже еда уходит на то, чтобы оплачивать долги.
— Но ведь это строжайше запрещено. Заключенным не разрешается проигрывать свою одежду, постельное белье или паек. Фуке знает об этом так же хорошо, как и ты.
— Однако все французы играют, мой лейтенант, и никто не может этому воспрепятствовать. А потом, видите ли, это все, что у него есть. Вам разрешены прогулки в город, за стены замка, беседы с людьми на улицах и в магазинах. Для вас открыты дома, вас ждут в гости, а за городом есть зеленые поля, на которые вы можете взглянуть, даже если вам не позволено там побродить. Сам я здесь, в тюрьме, тоже общаюсь с людьми. Я люблю ходить в гости к моим друзьям, обмениваться новостями, беседовать о том, о сем. Я научился разным ремеслам, помогаю в госпитале и работаю на вас, лейтенант: зажигаю вам свет, добываю дрова и уголь, чищу сапоги и одежду. Короче говоря, я постоянно занят. Но у бедняги Фуке нет ничего, кроме резьбы по дереву, и с наступлением темноты они зажигают свечку, садятся вокруг нее и ставят на кон свои души, чтобы развлечься.
— Но он, должно быть, слуга офицера, как и ты. Это вносит разнообразие в жизнь и приносит хотя бы три пенса в день.
— Фуке никому не слуга. Он говорит, что служит лишь самому себе и Франции.
— Такая гордыня приведет его к гибели.
— Да, конечно, и я говорил ему об этом, но что можно поделать с этим непомерным упрямством? Бывало, я говорил ему, что он, должно быть, сын аристократа, иначе откуда такая гордость. Его эти слова бесили. Он истинный республиканец.
— А ты, конечно, за императора?
— Конечно, лейтенант. — Черные глаза Гастона встретились с насмешливым взглядом Филиппа, и он рассмеялся.
— Ты прекрасно понимаешь, что, если Бурбоны снова вернутся во Францию, ты будешь носить белую кокарду, как и все мы.
— Я француз, мой лейтенант, и, пока сыт и здоров, буду желать того же любому мужчине.
— Ты философ, Гастон.
— Как скажете, лейтенант.
Филипп оставил тему политики и вновь вернулся к кораблю.
— Я вряд ли смогу купить его, — сказал он.
Его денежное содержание в день составляло всего десять шиллингов, еще выручали уроки, которые он давал в городе. Однако Филипп не мог позволить себе снять жилье за пределами тюрьмы, как это делали некоторые его товарищи-офицеры.
Гастон принялся уверять его, что они уже нашли покупателя, торговца Мэттью Тейлора, который обещал заплатить за корабль тридцать фунтов.
— Это хорошая цена, — согласился Филипп.
— За год работы, лейтенант.
— Тогда это не столь хорошая цена, хотя, я думаю, он может поспорить и сказать, что вы имели бесплатную квартиру и стол, когда мастерили кораблик.
Затем Гастон рассказал лейтенанту о подагре торговца, которая в тот день помешала ему приехать на тюремный рынок. Приказчик Тейлора передал записку с просьбой, чтобы кто-нибудь из офицеров, находящихся в условном заключении, принес корабль ему домой, так как джентльмен, намеревающийся его купить, на следующий день собирается приехать в Доувертон.
— И поэтому, мой лейтенант, — добавил Гастон с надеждой в голосе, — я перед вами.
— Вижу. Я должен быть вашим посыльным?
— Если вас не затруднит, монсеньор.
— С удовольствием, тем более что дом мистера Тейлора находится внутри отведенной нам территории. Я не собираюсь опять нарушать границы даже ради тебя, Гастон. В прошлом месяце я нарушил их пять раз — правда, всякий раз уходил не более чем на несколько часов, — но бравый капитан Буллер заявил, что, если такое повторится, меня отправят под арест, а это значит, что я буду прозябать два летних месяца!
— Вообще-то капитан Буллер добрый человек. Ему вряд ли захочется отправлять вас под арест, лейтенант!
— Боже упаси! — Лейтенанту пришлось посидеть под арестом в Чатеме, а Леконтре и Фуке — в Портсмуте, и он не испытывал ни малейшего желания повторить свой опыт. — Первым делом я найду магазин этого доброго торговца в городе и выясню, где он живет, — пообещал Филипп.
— Если мистера Тейлора не будет в магазине, не оставляйте наш корабль этому мерзкому приказчику, Хиксу, — предупредил Гастон. — Похоже, он нечист на руку. У него глаза как у поросенка.
Филипп обещал передать корабль лично в руки мистера Тейлора. Затем Гастон привел в порядок его лучшую, хотя и порядком поношенную, голубую куртку и начистил новые сапоги, которые были куплены в городе на деньги, заработанные уроками французского. Волосы, лейтенанта, темные и кудрявые, были тщательно расчесаны, высокую шляпу с серебряной пряжкой он надел слегка набекрень, а кораблик засунул под мышку. Лейтенант взял трость и отправился в город. Мимо караула в воротах он прошел, даже не показав пропуск, потому что здесь его знали очень хорошо. Красивый француз был известен каждому в тюрьме, за исключением разве что стражника, обязанного следить за улицей, спускающейся в город.
— Проклятые французы, — проворчал этот стражник, глядя вслед лейтенанту. — Смотри, как перебирает ногами: будто танцует, а не идет!
Между тем Филипп всего лишь осторожно ступал по булыжной мостовой, чтобы не повредить обувь. И хотя его красивые новые сапоги были хорошо скроены и крепко сшиты, они были сделаны из плохой кожи — другие сапога Филипп не мог себе позволить.
С каждым шагом лейтенанта все больше охватывала радость жизни. Пять лет назад, попав в плен, он даже не мог мечтать, что в Англии будет наслаждаться свободой, как наслаждался ею теперь. Офицеров и солдат — девятьсот человек — посадили на обшарпанный линейный корабль и всем выдали одинаковую безразмерную желтую форму, которую теперь носили Гастон и его друзья. Воздух в каютах был спертым, еда — несъедобной, и, если вспыхивал очаг дизентерии или сыпного тифа, пленные умирали, как мухи.
И этот очаровательный английский городок, куда их привезли, и даже мрачный старый замок, ставший их тюрьмой, показались им в сравнении с тем кораблем раем. А после встречи с Сарой в то утро возле магазина мистера Бриггса городок казался лейтенанту еще милее.
