Книга Древняя Русь. Эпоха междоусобиц. От Ярославичей до Всеволода Большое Гнездо - Сергей Цветков

I

Происшествие в Орше взбудоражило киевлян. Впервые русские князья так цинично надругались над крестоцелованием. Ответственность за попрание клятвы падала, конечно, на старшего князя – Изяслава, который своими действиями грозил навлечь на Русскую землю гнев Божий.

Особенное негодование нечестивый поступок киевского князя вызвал у части насельников Печерского монастыря. К тому времени пустынный холм под Берестовом, пятнадцатью годами ранее облюбованный немногочисленными отшельниками, ископавшими здесь свои «пещеры»96, превратился в многолюдную обитель, центр духовного просвещения и летописания. При этом само устройство монастыря было коренным образом преобразовано. Уже второй печерский игумен Варлаам (ок. середины XI в.) вынес на поверхность земли деревянную церковь, а во второй половине 50-х гг. XI В. его преемник, преподобный Феодосий, положил конец пещерному монастырю, поставив над пещерами кельи и окружив их тыном. «Пещерная» традиция иноческого жития не прервалась вовсе, однако с этих пор она стала уделом немногих подвижников, которые вместе с основателем обители, преподобным Антонием, удалились на соседний холм, где устроили новые «пещеры», получившие название «ближних», или Антониевых (в отличие от прежних – «дальних», или Феодосиевых).

Изяслав оказывал покровительство Печерскому монастырю, с игуменом которого его связывала самая теплая дружба. Но дело было не только в духовной притягательности личности Феодосия, смиренного «простеца» и «трудника», создателя нового, русского типа святости – очищенной от аскетических крайностей, со строгим чувством меры, открытой для общения с миром и стремящейся просветить его светом евангельской истины. Феодосий был проводником общежительного (киновийного) идеала иноческой жизни, который приобщал печерское и вообще русское монашество к служению миру, а значит, в той или иной степени и княжеской власти, – и это если не разумом, то инстинктом понимал Изяслав.

Совсем иные отношения складывались у князя с Антонием, который «бе обыкл един жити не терпя всякого мятежа и молвы», и другими приверженцами строгой аскетики. Погруженные в молитвенное уединение в своих «пещерах», они не нуждались в княжьей благотворительности и потому не искали ее. В этой отрешенности от всего мирского была страшная сила, ибо князь не имел никаких рычагов воздействия на печерских отшельников. А между тем последние не боялись идти поперек княжьей воли. Изяславу порой приходилось вступать с ними в жестокие столкновения.

Печать великого князя киевского Изяслава Ярославича

В преданиях Киево-Печерской лавры сохранился один характерный рассказ о том, как Антоний и его ученик Никон постригли в монахи без ведома князя двоих его знатных придворных97, уступив их настоятельным просьбам. Изяслав пришел в негодование, что «пещера» отнимает у него лучших людей. Вызвав к себе Никона, он потребовал, чтобы тот убедил беглецов вернуться на княжий двор, грозя в противном случае раскопать «пещеры», а самого Никона вместе с Антонием и всей братией послать в заточение. «Делай что хочешь, – был ответ, – мне не подобает отнимать воинов у Царя небесного». Кончилось тем, что Изяслав, обеспокоенный намерением Антония уйти в другую область, должен был умолять преподобного остаться в киевских «пещерах» и просить у него прощения за свой гнев. Правда, Никон впоследствии все же почел за лучшее переселиться из Киева в Тмуторокань, к Ростиславу.

Изяслав не мог не считаться с огромным нравственным авторитетом печерских старцев. Более того, ему была настоятельно необходима поддержка духовенства, поскольку в последние годы в Киеве зрело недовольство против него. Ему ставили в вину как дурное управление, так и личные нарушения христианского закона. Суть возводимых на князя обвинений помогает прояснить вставленное в Повесть временных лет анонимное поучение под условным названием «Слово о казнях Божиих». Основная мысль этого философско-дидактического произведения сводится к тому, что исторические и природные катастрофы не случайны: посредством их Бог карает грешников, дабы они оставили зло и обратились к добру: «Наводить бо Бог по гневу своему иноплеменьникы на землю, и тако, скрушеным им, воспомянутся к Богу… Земли ли согрешивши которей любо [какая-либо], казнить Бог смертью, ли [или] гладом, ли наведеньем поганых, ли ведром [засухой], ли гусеницею, ли инеми казньми… Да сего ради казни приемлем от Бога всяческыя и нахоженье ратных, по Божью повеленью приемлем казнь грех ради наших». Памятник выдержан в предельно отвлеченном духе, в нем нет конкретных имен или ссылок на известные исторические события, но его местонахождение в составе летописной статьи под 1068 г. (между рассказами о нашествии половцев и восстании киевлян) с достаточной очевидностью характеризует его предназначение: объяснить причину бедствий, постигших Русскую землю в конце 60-х – начале 70-х гг. XI в. Стало быть, перечисленные здесь «грехи», переполнившие меру Божьего терпения, имеют непосредственное отношение ко времени княжения Изяслава. Перечень их довольно велик, и часть из них, по всей видимости, касается злоупотреблений княжеской администрации и вообще киевской знати: лишение «мзды» наемного работника, какие-то «насилия» над «сиротами и вдовицами» и т. п. Но, по крайней мере, четыре обвинения несомненно целят в самого Изяслава. Это, во-первых, инвектива против «уклоняющая суд криве», ибо суд на Руси был прямой прерогативой князя. Во-вторых, сюда же относится упоминание «прелюбодейцев». Супружеские измены Изяслава, его сожительство с наложницами, от которых он имел двух сыновей – Мстислава и Святополка, засвидетельствованы его женой Гертрудой, матерью Ярополка – единственного отпрыска Изяслава, родившегося в законном браке98. В-третьих, Изяславу ставили в вину увлечение языческими непотребствами, строго осуждаемыми церковью, – «трубами и скоморохы, гусльми и русальи99». То, что в данном случае имеется в виду разгульная жизнь княжьего двора, – бесспорно, поскольку тот же самый стандартный набор княжеских развлечений встречаем в Житии преподобного Феодосия Печерского и ряде других произведений древнерусской литературы. Наконец, в-четвертых, прозрачный намек на Изяслава – нарушителя крестной клятвы – содержится в цитируемых анонимным автором поучения словах Господа: «Буду свидетель скор… на кленущаяся именем моим во лжю».

Само существование такого произведения, как «Слово о казнях Божиих», указывает на то, что часть печерского монашества выступила с обличениями нечестия Изяслава100, вероятно требуя от него немедленного освобождения Всеслава и более строгого соблюдения христианских норм общественной и личной жизни. Искать обличителей следует среди «пещерных» затворников, и последующий разрыв Изяслава с Антонием подтверждает это.

Раздававшиеся из Печер речи с осуждением поступков князя, угрожавших Русской земле многими «казньми», подтолкнули киевлян к открытому возмущению. Во второй половине лета в городе произошли беспорядки. Подробностей их мы не знаем; известно только, что мятеж был подавлен, а его зачинщики брошены в погреб.