Миссис Томпсон не позволила мне перестелить постель, помыть ей лицо и руки, причесать ее длинные, убранные в аккуратную косу, жидкие белые волосы.
— Я всегда предпочитала самостоятельно заботиться о себе, сестра. Я отлично справлюсь. — Ее полузакрытые впалые глаза были так же холодны, как воздух в спальне. — Не сомневаюсь, вас ждут другие пациенты.
— Сегодня — нет. Вы — мой последний вызов. — Я помассировала себе спину, хотя она не болела. — Длинный был день. Можно я присяду?
— Если хотите.
— Спасибо. — Я улыбнулась пожилой женщине. — Хотя я считаю ваш город самым красивым из всех, что мне довелось увидеть, миссис Томпсон, в нем очень уж много ступенек и лестниц. Я не местная, и мои ноги еще не привыкли к ним.
Как я и надеялась, это заставило ее вспомнить о гостеприимстве. Я заметила, что такая реакция характерна для подавляющего большинства моих эдинбургских пациентов.
— Милости прошу, можете отдохнуть. Вы из Англии?
— Из Лондона. Вы там когда-нибудь бывали?
Миссис Томпсон там не бывала, но казалось, ей эта тема интересна. Я говорила о Лондоне около получаса, прежде чем рискнула предложить сделать чай. Я знала, что доктор Макдональд купил некоторые необходимые вещи.
— Могу я воспользоваться вашей кухней и сделать нам по чашечке? Не знаю, как у вас, миссис Томпсон, а у меня в горле пересохло!
Она поколебалась, затем достала из-под подушки кошелек:
— Вам понадобится монетка для счетчика. Если хотите, — женщина вынуждена была остановиться и отдышаться, — немного хлеба и маргарина, берите, не стесняйтесь.
— Только чаю, спасибо.
Я положила ее шиллинг на подоконник и воспользовалась своим. Покупки доктора лежали на столе. Я положила чай, сахар, яйца и молоко в кладовую, при виде которой у меня подступил ком к горлу. Содержимого хватило бы лишь на перекуску, да и то если ты не голоден.
За чаем я продолжала болтать.
Улыбка миссис Томпсон была напряженной.
— Вы ужасная болтушка, но должна сказать, сестра, — очередная пауза для очередного глотка воздуха, — вы делаете замечательный чай.
Привезли медицинскую аппаратуру. Она сразу стала требовать, чтобы ее убрали из квартиры. Я прибегла к козырному приему:
— Пожалуйста, миссис Томпсон, не делайте этого! Ради меня! Я только приступила к работе в Эдинбурге. Это мне лично очень навредит, — соврала я. — Подумают, что я недостаточно хорошо ухаживала за вами. Если не хотите пока кислорода, то как насчет одеял? Да благословит вас Бог! А бутылочку с горячей водой? Что может быть лучше для того, чтобы согреть ноги? А сегодня ведь холодно, да? Или я просто еще не привыкла к вашему прохладному северному климату?
Миссис Томпсон признала, что ее ноги чуточку замерзли:
— Пожалуй, я воспользуюсь этой бутылкой. Не хочу, чтобы у вас были неприятности с начальством. Вы совсем еще девочка, я прекрасно вижу, что вами двигают благие намерения. Но только на некоторое время. Я всегда сама за себя платила и благотворительность не приму.
Я попыталась объяснить, что ни о какой благотворительности речь не идет. Мне не удалось. Однако я сумела убедить миссис Томпсон съесть омлет из двух яиц, взбитых в молоке с сахаром.
На ее плетеном прикроватном столике стояли две фотографии. На них были изображены молодые мужчины в армейской форме.
— Мой муж и мой сын. Две войны забрали их у меня. — Ее покрытое морщинками бледное лицо приняло выражение свирепого достоинства. — У меня нет никого, кто мог бы оплакивать меня. Я никому не была обузой. И не буду.
Вернулся доктор Макдональд, крепкий мужчина пятидесяти с лишним лет. От него веяло спокойствием и уверенностью профессионала, которые всегда усмиряют сопротивление даже самых капризных пациентов.
— Моя дорогая, мы просто хотим помочь вам. Почему бы вам не провести в больнице день или два?
— Я признательна вам обоим, доктор. Вы желаете мне добра. Но я предпочитаю заботиться о себе самостоятельно. Как делала всегда. У этой миссис Бейкер не было необходимости совать свой нос в…
Внезапно миссис Томпсон замолчала. Ее глаза оставались открытыми и смотрели в одну точку. Немного погодя я закрыла их.
Спустя какое-то время мисс Брюс сказала, что позаботится о моей машине.
— По крайней мере, когда миссис Томпсон умерла, она была не одна.
Я шла домой очень медленно, выбрав длинный путь вместо привычного короткого. Лишь пройдя полпути, я вспомнила о вечеринке и остановилась.
Глава 3
Я остановилась на площади, почти все пространство которой занимали здания факультетов университета. Большинство из них, судя по всему, уже закрылись, но несколько студентов еще прогуливались, и время от времени мужчина или женщина спускались по парадной лестнице, позвякивая ключами от автомобиля.
— Ждете своего брата, мисс Херст?
Голос раздался сзади. Я без особого любопытства оглянулась через плечо. Из ближайшей двери вышел Чарльз Линси.
— Нет.
Он спустился на несколько ступеней вниз.
— Возвращаетесь с работы? Вы что-то очень задержались…
— Да.
— Разве не сегодня у вас вечеринка по случаю дня рождения? — Его мимолетная улыбка была несколько насмешливой, заметила я, но не стала размышлять о причинах. — Хотите, подвезу вас? Или вы кого-то ждете?
— Я никого не жду. И спасибо, но я не хочу, чтобы меня подвозили. Пока не хочу.
Чарльз посмотрел на меня более внимательно:
— Вы очень бледны. С вами все в порядке?
Я достаточно навралась для одного дня. Мне необходимо было выпустить пар, и доктор Линси оказался под рукой. Ему пришлось выслушать все.
— Конечно, — кивнул он после того, как я замолчала. — Я понимаю и очень сожалею, что миссис Томпсон не попросила о помощи и в результате жила и умерла в таких трагичных обстоятельствах. Однако простите, но, я думаю, вы серьезным образом недооцениваете, до какой степени для нее важна была ее гордость.
Я раздраженно покачала головой:
— Я видела ее кладовую. Миссис Томпсон не первая, кто не в состоянии понять реального назначения социальных служб и кого удерживала от просьбы о помощи такая же трагически идиотская гордость. «Что подумают люди? Что скажут соседи?» Какая, черт побери, разница, если у тебя пустой желудок?
Чарльз незлобно возразил:
— Видимо, гордость значила для миссис Томпсон больше, чем сытый желудок.
— Вы словно одобряете…
— Не последствия. Но я не могу не восхищаться ее гордостью.
— Восхищаться? Вы ведь не всерьез? Подумайте, к чему она привела!
