— Да, — неуверенно ответила она. — Что тебе?
— Можно поговорить с тобой? — спросил Роб, входя в комнату.
— Конечно. Входи, пожалуйста, — сказала Рэйчел.
Она посмотрела на него и пожалела, что разрешила ему войти. На нем были только синие пижамные брюки, еле державшиеся на бедрах, и больше ничего. Так как на протяжении последних дней он всегда был одет с иголочки (впрочем, как и всегда раньше), ей удавалось отогнать мысли о его физическом совершенстве, которое она помнила слишком хорошо. Рэйчел поспешно отвернулась и начала снимать покрывало с кровати и взбивать подушки.
— Мне интересно, где я буду спать? — спросил он тихо и ласково.
Рэйчел уронила подушку и резко повернулась к нему.
Она хотела ответить, но слова застряли у нее в горле. Ее глаза были на уровне его груди, и взгляд невольно остановился на темных завитках волос, которыми грудь заросла до самого пояса, где едва держались чертовы пижамные брюки. Она быстро подняла глаза на Роба. И тут же отвернулась, потому что в его ответном взгляде уловила скрытую радость.
— Почему бы тебе не спать на кровати? — сухо произнесла она.
— Хорошо, — заулыбался Роб.
— А я займу кушетку.
Его улыбка тут же исчезла.
— Я думаю, что это тебе лучше спать на кровати.
— Я не буду спать с тобой, — тихо сказала она, заставив себя посмотреть ему в глаза. — И не проси.
— Я не прошу, — ответил он. — Кушетку займу я.
— Ладно.
Рэйчел густо покраснела. Роб взял ее за подбородок.
— Пойми меня правильно. Мне бы хотелось спать с тобой.
Рэйчел прикрыла глаза густыми ресницами. Ночник освещал ее золотистым приглушенным светом, в котором ее мягкие губы без помады были розовыми и манящими. Роб наклонился к ней.
Широко раскрыв глаза, Рэйчел в страхе отпрянула.
— Нет… пожалуйста, — выдохнула она, отстраняя его рукой. — Я не хочу, чтобы ты меня целовал.
Но она хотела. Да, это было так, и она была уверена, что Роб тоже об этом догадывался.
Он посмотрел на нее долгим взглядом и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.
Казалось, что в Лондоне живут одни только влюбленные. Парочки были везде: они бродили вдоль реки, гуляли по зеленым лужайкам парков, выходили из пабов, сидели в кафе на открытом воздухе. Рэйчел боролась с завистью, которую испытывала к ним. Она приехала в Лондон по делу, а не ради любви.
Когда за Рэйчел заехал Эш в своем «роллс-ройсе», Роб решительно заявил, что поедет вместе с ними. Он считал, что его присутствие будет защитой для Рэйчел, хотя она не сделала и намека, что акции Роба поднимутся.
Как бы ей хотелось совершить подобное путешествие в этот завораживающий город в том году, когда они только поженились и были счастливы! Но в то время у них едва хватало денег, чтобы каждый год навещать родителей. Как грустно осознавать, что теперь эта долгожданная поездка не радость, а почти наказание! На протяжении всей экскурсии по Лондону с Эшем Мэйфилдом Роб и Рэйчел общались друг с другом так, будто были посторонними людьми.
Когда они проезжали по центру города мимо Букингемского дворца, Сент-Джеймсского парка, Уайтхолла, Вестминстерского аббатства, Трафальгарской площади, Эш давал скупые пояснения. А когда добрались до Тауэра, он и вовсе замолчал, озадаченно наблюдая за Робом и Рэйчел.
— Как ты думаешь, долго еще Эш собирается ломать комедию? — прошептал Роб, когда они пробирались сквозь толпу у Лайон-Гейтс.
Рэйчел остановилась и оглянулась.
— Не знаю.
— Все-таки тебе придется разговаривать со мной.
— Я разговариваю.
— Да, — согласился Роб, — но каждый раз делаешь это с таким видом, будто только что раскусила лимон.
— Я не могу удержаться, — продолжала она спорить шепотом.
— Может, лучше сказать правду?
— Вот он идет. Постарайся улыбнуться.
Роб положил руку Рэйчел на плечо.
— Но я…
— Ну, Блиссы, — бодро сказал Эш, — может, присоединимся к экскурсантам?
— Как скажете, — отозвался Роб, обнимая Рэйчел за плечи. Она не отстранилась. На лице у Эша мелькнуло удивление.
Она шла рядом с Робом, так что их тела волей-неволей соприкасались. Плотная упругость его бедра и крепкие пальцы, сжимавшие плечо, чтобы уберечь от толчков других экскурсантов, возвращали ее во времена, когда подобная близость была для них естественной.
Увлеченная рассказом одетого в красную униформу бифитера,[1] потчевавшего своих гостей мрачными легендами Тауэра, Рэйчел ненадолго забыла о прошлом. Она целиком погрузилась в густую атмосферу любви и смерти, которую излучали древние стены. Она ступала по истертым камням, которые в течение девяти веков попирали ноги бесчисленных исторических персонажей. На фоне великих событий, которые здесь происходили, ее собственные проблемы выглядели мелкими и несущественными.
В Кровавой башне Рэйчел оказалась под таким впечатлением от рассказа об Уолтере Рэли, который в темнице писал свою «Мировую историю», что машинально повернулась к Робу и взяла его за руку.
— Только подумай! — начала она и замолчала, пораженная той легкостью, с которой вернулась к их прежним отношениям, хотя только что была уверена, что подобное невозможно. Она посмотрела на него долгим, очень долгим взглядом. — Прости, я, кажется, слишком увлеклась.
— Ничего страшного, — тихо ответил Роб, и Рэйчел почувствовала подозрительную слабость в ногах.
Он еще крепче обнял ее за плечи и прижал к себе, давая пройти остальным туристам.
Они гурьбой шли мимо них из зала в узкий коридор, и Рэйчел оказалась притиснутой к Робу. На мгновение их лица почти соприкоснулись. Чтобы сохранить равновесие, ей пришлось ухватиться за него. Но вот последний турист прошел, и они оказались одни.
Карие глаза Роба смотрели тепло и испытующе, словно хотели найти в лице Рэйчел признаки того, что она переменила свое мнение и не будет возражать, если он попытается поцеловать ее. Потом его рука обвилась вокруг ее талии, он прижал Рэйчел к себе и наклонил голову, чтобы накрыть ее рот своими губами.
Рэйчел решила было сопротивляться, но внешность и аромат Роба, такие знакомые и дорогие, смягчили ее. Ей было приятно ощущать под ладонями мягкую ткань свитера и чувствовать себя в безопасности под защитой его сильного тела. И она расслабилась.
Поцелуй Роба, сначала осторожный, сделался крепче. Его жадные губы наступали, возвращая к жизни эмоции, которые они оба скрывали вот уже много месяцев. Казалось, времени на церемонии не было; он не стал просить разрешения поцеловать ее, он действовал решительно и напористо.
