Эдвард понимал ее… А он, интересно, скучает по ее маме? Нужно ли было проявлять к нему такую нежность? От этой мысли, приведшей ее в шок, она даже перестала плакать. Ее мать была красива, но Анита никогда не думала о ней, как о женщине, желанной для мужчин. Впрочем, дочери никогда об этом не думают. Да и мама никогда не проявляла интереса ни к кому из знакомых мужчин, кроме мужа, которого она потеряла через четыре месяца после свадьбы. Еще Анита подумала о том, что ее отец, должно быть, был человеком незаурядным, если смог вызвать в женщине такое постоянство и самоотверженность.
История его ухаживания не была из разряда веселых. Инез защищали и охраняли так, словно она была какой-то редкой драгоценностью. Ее отец, кстати, так и считал. Как, должно быть, он был горд, когда предложил руку единственной дочери сыну лучшего друга. Инез не нравился этот союз, но она приняла его, как приняла и диктат обычая, согласно которому девушка из хорошей семьи не вольна выбирать себе мужа. Честь требовала, чтобы дочь почитала желания своих родителей, так что она решила стать выбранному для нее жениху хорошей и послушной женой, надеясь, что любовь, может быть, придет позже, как это иногда случается в браках по расчету.
И тут она встретила его.
Она знала, что нельзя заглядываться на молодого англичанина, и бросила на него всего лишь мимолетный взгляд, зная, что и сердца, и репутации разбивались и от меньшего. Потом был еще один взгляд, и еще, и еще. Их встречи, а они не могли не встречаться, были короткими и тайными, и после каждой Инез плакала, потому что была невероятно чиста. Никогда мужские руки не касались ее, не обнимали ее за талию, а она позволила мужчине не только любить себя (в самом невинном смысле этого слова), но и страстно отвечала на его поцелуи. Потом вдруг наступил момент, когда поцелуев стало недостаточно. Для молодой Инез позволить себе более интимные отношения стало, наверное, большим потрясением, но она была сильно влюблена и рискнула подвергнуться гневу и изгнанию, которые стали неизбежными в ее судьбе.
Отец обозвал ее беспутной, грешной девкой, но все же пришел на поспешно организованную свадьбу, а его полуприкрытые глаза подозрительно блестели — словно от слез.
Анита не знала, что удерживало Инез от возвращения к отцу — стыд или его запрет. Однажды любопытство подвигло Аниту спросить мать об этом, но никакого ответа она не получила. Вместо этого ей было велено продолжать учить гаммы.
Она помнила, как взбиралась на старый табурет у фортепиано, помнила и ощущение холодных клавиш под пальцами. Вскоре мысли вытеснялись мучительно подбираемыми нотами. Даже тогда, мучая музыку, Анита любила ее. Может быть, когда-нибудь она и вернется к занятиям. Но было потеряно слишком много времени, чтобы наверстать даже выученное когда-то; да и в любом случае у нее уже не было прежних амбиций и стремлений. Но музыка еще может стать ее профессией — скажем, если, она решит работать преподавателем.
Потом Анита уснула. Наверное, она очень устала, потому что проспала все время, отведенное для сиесты, и прихватила еще несколько вечерних часов. Когда Анита наконец открыла ставни, небо уже не полнилось желтым сиянием, излучая мягкий, угасающий свет, а горизонт был окрашен в цвета заката. Анита почувствовала себя не просто отдохнувшей, но прямо-таки родившейся заново.
Внезапно зазвонил телефон на столике у ее кровати. Когда она подошла, чтобы снять трубку, ее каблуки громко зацокали по кафельному полу. Думая, что это Эдвард, который решил справиться, когда она будет готова, Анита первая сказала:
— Мы можем пойти купить мне зубную щетку. Я уже одета. И даже обута.
— Да? В обе туфли? Я очень рад это слышать. Значит, вашей ноге уже лучше.
— Да. Почти. Но это… не Эдвард?
— Нет.
Это «нет» прокатилось по ее жилам, словно глоток хорошего вина.
— Фелипе? — Должно быть, он улыбнулся, слушая ее голос, потому что к узнаванию в нем примешался восторг.
— Я звонил, чтобы справиться о вашем здоровье, но, может быть, мне будет позволено сопроводить вас по магазинам? Вы говорите, вам нужна зубная щетка?
— И многие другие вещи.
— Не стану спрашивать какие.
— Я бы вам не сказала, если бы даже вы спросили. Мне очень жаль, но сопровождающий у меня уже есть.
— Конечно, Эдвард?
— Да, Эдвард.
— В таком случае, adiós[3].
— Adiós, — ответила она с легким сожалением.
— Эдвард, почему ты захотел поехать на Лехенду?
— Я не хотел. Это ты хотела.
— Нет, Эдвард. Ты тоже хотел.
Он улыбнулся ей поверх ободка своего бокала и пригубил испанского вина.
— Возможно, — признался он.
— Значит, признаешься.
— Не столь определенно. Хотя…
— Продолжай.
— Ну, не могу сказать, что Инез не подогрела в свое время мой интерес. Она хорошо умела предаваться воспоминаниям, ты же знаешь, и так живо описывала свой дом, что мне порою казалось, что и я тоже там жил. Когда же я приехал сюда, то понял, что вернулся в любимое место.
— Да, понимаю. У меня тоже было такое чувство. Только смутное.
— А потом, думаю, я бы все равно познакомился с этим островом, даже если бы Инез не рассказывала мне о нем. Это как недостижимая мечта, живущая в сердце каждого. А почему? Почему недостижимая? Почему человек не может воспользоваться своими знаниями и материальным положением, чтобы подарить людям их потаенную заветную мечту?
— Эдвард, мне нет дела до твоих меркантильных интересов. Скажи, что у тебя на уме? — спросила Анита, но уже поняла, что у него на уме. — Плавник еще не показался над водой, но, похоже, он был одной из тех акул, о которых говорил Фелипе.
Эдвард так неожиданно хлопнул Аниту по руке, что она даже подпрыгнула.
— Востребуй виллу Каса-Эсмеральда! Отправь арендатору извещение о прекращении аренды. И пусти наконец в дело свое наследство.
— Может быть, дом расположен в неподходящем месте, — еще пыталась защищаться Анита. — Если ты хочешь превратить его в отель…
— Именно этого я и хочу. Да и расположен он просто великолепно. Ты сама об этом прекрасно знаешь.
— Я не могу в спешке решать такие важные дела. Это все так неожиданно.
— Ты хочешь сказать, что самой тебе в голову такая мысль не приходила?
— Нет. — Но на ее щеках выступил предательский румянец. Даже еще не видя своего дома, Анита гордилась тем, что стала его владелицей. Она увидит Каса-Эсмеральда и, возможно, захочет там жить. А как же содержать дом без всяких средств? Если бы у нее была секретарская подготовка, она смогла бы поискать работу в одной из больших экспортных компаний. Может быть, ее нанял бы Клод Перриман. Остров экспортировал сахарный тростник, бананы, картофель, вино и фрукты. Ее знание английского могло бы очень пригодиться, потому что Великобритания была одним из главных партнеров, и Анита вполне могла бы заработать себе на жизнь. Но даже Клоду Перриману не нужна недоучившаяся пианистка.
