Ознакомительная версия. Доступно 6 страниц из 27
Александр понял, что завтрак он проспал и заботливая Дуня, стараясь услужить, будет потчевать его деликатесами. С огромным усилием выпроводив заботливую девушку, Александр сел на кровати. Спать он привык обнаженным, вопреки изменчивой моде на ночное белье. Именно поэтому Дуню пришлось выпроваживать с особенной настойчивостью. Упрямая плоть пыталась устроить забастовку, вспоминая аппетитные Дунины формы, но Алекс подавил ее мыслями о жабах, и, к немалому его удивлению, помогло.
Греясь в лучах солнышка, припекавшего из открытого окна, Александр принялся жевать пирог. В голове царил хаос, а утреннее, непонятно откуда взявшееся влечение и вовсе сбивало с толку. Александр попытался прикинуть, когда последний раз в его постели оказывалась женщина. По подсчетам выходило, что давно.
По приезде в Петербург он завел приличествующую случаю подружку из профессиональных жриц любви, так называемую камелию. Она являлась уроженкой какого-то провинциального городка Германии, блистала знанием языков и искусств, а также имела собственные меблированные апартаменты на набережной. Жюли, как она сама себя называла, была очень милой и ласковой, и они с Александром проводили вместе прекрасные ночи. Оперы, балы, театры сменяли друг друга, прогулки в карете по Невскому — все это нравилось Александру и настраивало на романтический лад. Жюли разделяла его амбициозные интересы, с одинаковой радостью сопровождала на балах и приемах, на охотах и посещениях дальней родни. Она была прекрасна.
Но несколько месяцев назад Александру пришлось по делу уехать в Астрахань, затем он посетил пару уездных имений. Известие о кончине дяди направило его в Москву, а потом и в Аннину слободу. И еще в Москве его настигло послание милейшей Жюли, в котором она выражала уверенность, что его дела идут на поправку, и сообщала также, что отныне она отдала свое горячее сердце в обмен на вместительный кошелек французу Мишелю Монескью…
Александр пытался ощутить разочарование и боль от столь вопиющего непостоянства изящной камелии, но… не смог. Как человек добрый и совестливый, во время своего отсутствия он продолжал оплачивать счета красотки, и, по правде говоря, был рад снятой с него этим письмом обузе. Жюли грела его тело и душу, но почему-то расставание с ней нисколько не тронуло Александра. Подумав, он решил, что виной тому стал перенятый у камелии поверхностный взгляд на чувства, ведь, будучи хорошими любовниками и друзьями, они никогда не собирались становиться друг для друга чем-то большим.
Александр стряхнул с голого колена крошки от пирога и налил себе ароматного чая. Надо сказать, напиток оказался неподражаем. Самого чайного листа он распробовать не сумел, но явно различил аромат мяты и смородины, а также толченых ягод земляники. Благодать! Почему-то сейчас ему подумалось, что он никогда и не любил тот крепкий и презентабельный иноземный чай, который принято было подавать в Петербурге и в Москве.
Настроение стремительно улучшалось, и Александр отправился умываться к кадушке, которая располагалась здесь же в комнате за перегородкой, затем вернулся к окну и выглянул в сад. Сначала он не заметил ничего, кроме густых веток яблонь, залитых ярким солнцем. Но потом, приглядевшись, увидел, что в плетеном кресле, вынесенном на лужайку, кто-то сидит, а при внимательнейшем рассмотрении этот «кто-то» оказался… Ольгой!
Отодвинув тяжелые длинные занавеси, Александр уставился на девушку. Скорее всего эта комната для гостей предназначалась для летнего проживания, так как огромные окна и небольшая печь явно не были рассчитаны на русские зимы.
Разглядывать Ольгу оказалось очень интересно, к тому же она спала, что делало наблюдение безнаказанным. На ней было то же платье, что и вчера, волосы распущены, лицо скрыто в мозаичной тени листвы. Тонкая талия еще более явственно обозначилась от неудобной позы, при этом довольно откровенно вырисовывалась грудь, которая мерно и высоко вздымалась в такт ровному дыханию спящего человека. Несмотря на то что темная ткань закрывала ее до самой шеи, Алексу в этом зрелище почудился верх бесстыдства. Засмотревшись, он чуть сильнее обычного оперся плечом на раму, и она громко стукнулась о стену.
Ольга тут же проснулась. Повернув лицо по направлению к разбудившему ее шуму, она явила взгляду Александра заспанные милые глаза и пересохшие, чуть припухшие губы. Приветствие замерло на его устах, когда он заметил происходящие с девушкой перемены. На мгновение ее глаза расширились, а рот приоткрылся, затем краска стремительно залила лицо, и она громко вскрикнула.
В эту минуту Александр вдруг вспомнил, что совершенно не одет! Стремительно захлопнув окно и задернув штору, Александр нервно ругнулся, а затем расхохотался. Надо же, скрыть свою наготу от разбитной Дуни, а затем взять и смутить молодую неопытную барышню!
Александру было смешно и одновременно действительно стыдно. Успокаивало лишь то, что скорее всего барышня не столь уж вопиюще невинна, учитывая совместное проживание со стариком Истопиным. Ну, не дочка же она ему, в самом деле, что там с родословной ни крути!
После этого происшествия Александр благоразумно решил одеться. Мало ли кто может войти, в середине-то дня! К тому же все равно придется выходить для оглашения завещания, поэтому стоило начать собираться.
* * *
В средней зале, которая обычно отводилась для игры в карты, был выставлен дубовый массивный стол, покрытый темным бархатом. За ним расположился Расточный, одетый торжественно и ради такого случая даже напомадивший без всякой меры себе бороду и волосы. Рядом с ним восседал Тюрин, являя, с точки зрения Александра, зрелище вполне комичное, впрочем, остальным, наверное, так не казалось. Напротив стола были расставлены стулья, где могли разместиться многочисленные слуги, а также немногочисленные родственники покойного барина.
Церемония оглашения завещания началась с того, что Ольга Григорьевна Розум называлась отныне Ольгой Ивановной Истопиной и признавалась родной дочерью дворянина Ивана Федоровича Истопина. Матерью ее упоминалась вольная крестьянка Мария, ныне покойная. Эта новость вызвала всеобщий переполох, главным образом напугав и удивив саму Ольгу Григорьевну, которую, впрочем, теперь и неизвестно было, как называть.
Затем следовало известие, что имение наследуется дочерью барина лишь наполовину, как и само производство аптекарской направленности вместе с аптекарским огородом и зелейной лавкой. Другую половину получает двоюродный племянник усопшего, Александр Николаевич Метелин. Далее по тексту шли многочисленные награждения слугам и всякие мелкие благости и почести.
Александр откровенно скучал на этом заседании, не слыша решительно ничего для себя нового и интересного. Основное он все уже понял. Иван Федорович чудил… Сначала признал дочкой свою подопечную, не исключено, что любовницу, затем, одумавшись и переживая за судьбу собственного дела, приписал к завещанию племянничка, надеясь на то, что, имея медицинское образование, он от столь лакомого кусочка не откажется. С другой стороны, если подумать, возможны и варианты…
Почему-то Александру вспомнился утренний сон, неприятные холодные кикиморы с лягушками, которых смогла разогнать лишь Дуняша. Он попытался представить дядюшку, проживающего в поместье и каждый день общающегося с этой грациозной юной лебедью, которая сейчас рядится в заправскую монашку. Возможно, дядя и любил ее… Может, она отвечала ему взаимностью, что с того? Чем он мог помочь ей, безродной своей воспитаннице? Ольга не дворянка. Жениться на ней? Пожалуй, самое простое. Но почему-то покойный чудак выбрал такой нелепый способ сделать ей имя — посмертно признал дочерью. Ведь это все чистейшая «липа» и провокация! Теперь он никак не сможет подтвердить свои слова. При желании, их можно даже оспорить. Уж лучше бы женился!
Ознакомительная версия. Доступно 6 страниц из 27
