— Где здесь публика?
Они находятся на маленьком пустынном острове посреди океана, ее свита далеко за лесом, у места катастрофы.
— Я уже ничего не знаю…
— Здесь никого нет, — сказал Деметрис, и его голос был нежен и одновременно резок, как шелк и наждак. — Только мы. Океан. Небо.
— И гроза, — добавила она, когда раздался очередной раскат грома.
Деметрис поднял ее руку и посмотрел на стиснутые в кулак пальцы.
— И твой страх.
— И мой страх, — эхом откликнулась Шанталь, у которой глухо и тревожно забилось сердце.
— Почему ты боишься?
Она попыталась облизнуть губы; во рту у нее внезапно пересохло, тысячи иголок покалывали кожу. Ей действительно страшно. Она испытывает безумный страх. И безумное возбуждение.
— Я не делаю… того, что хочу.
— Почему же? — Деметрис пристально посмотрел на нее.
Ее сердце билось так часто, что ей стало трудно дышать.
— Не разрешается.
Деметрис стиснул зубы. Затем он наклонил голову и поцеловал Шанталь.
Она замерла. Не было ни мыслей, ни чувств. Время для нее остановилось. Она почувствовала теплое дыхание Деметриса и его твердые прохладные губы. Деметрис целовал ее так медленно, что она даже не была уверена, целуются ли они; она лишь чувствовала, как дрожат ее губы. На глаза навернулись жгучие слезы, дыхание сделалось поверхностным и прерывистым. Разве когда-нибудь поцелуй вызывал у нее такую реакцию? Разве она испытывала прежде такой страх?
Нельзя разрешать Деметрису вторгаться в ее жизнь, но как остановить его? Ей кажется, что его поцелуй — это сама жизнь. Гром грохотал и гремел, оглушая их, жаркий и влажный воздух вызывал желание сбросить одежду и прижаться к мужчине обнаженным телом.
— Что я делаю? — попыталась проговорить Шанталь. — Я не знаю, что делать…
— Тсс. Я знаю. — Подняв Шанталь на руки, Деметрис уложил ее на мягкий теплый песок.
Прошло много времени с тех пор, как он был с женщиной вот так. Это не значит, что после смерти жены он вел целомудренную жизнь, но он так долго ничего не испытывал, что нынешнее чувство ошеломило его.
Они смотрели смерти в лицо и были готовы к тому, что может произойти; от возвращения к жизни захватывало дух.
Деметрис почувствовал, как вздымается грудь Шанталь, как приподнимаются навстречу к нему ее бедра, и, наклонив голову, снова завладел ее губами.
Он целовал Шанталь с жадностью, не поддающейся описанию. Кто не побывал там, где он, не видел того, что повидал он, не знает того, что известно ему, тот никогда не сможет представить ту отчаянную потребность слиться с другим существом, найти освобождение и забвение, быть может, даже час покоя.
Покоя, подумал он, упиваясь теплой свежестью ее рта. Покоя, которого у него нет уже много лет.
Ничего у него нет.
Он потерял семью, жену, друзей.
Он утратил все это, когда понял, что не может продолжать традиции Мантеакисов, что принадлежность к семье, к их клану убивает его так же, как убило его жену.
Чем-то нужно было пожертвовать.
Поэтому он пожертвовал прошлым, будущим, своей душой. Но здесь, сейчас, наедине с принцессой, он почувствовал, что снова живет.
За последние несколько лет он занимался сексом бесчисленное количество раз, но он ни разу не занимался любовью.
И почему-то ему хочется заняться любовью именно с принцессой, которая кажется такой же одинокой, как он.
Поддерживая на руках свой вес, он прижался к Шанталь бедрами и почувствовал, как принимает его податливое женское тело, ощутил болезненное нетерпение собственной плоти, прижатой к ее юбке, задравшейся высоко на бедрах.
Она ухватилась за рубашку Деметриса, пытаясь сдернуть ее. Он резко вздохнул, когда пальцы Шанталь заскользили по его груди, и завладел ее языком. Она воспламеняет его. Она пробуждает в нем желание. Она заставляет его снова почувствовать себя юношей, впервые познающим любовь. Но это не любовь. Это страх. Это ликование. Это благодарность за еще один день жизни.
С ее помощью он снял рубашку. За ней последовали брюки. Исчезло нижнее белье, и, когда он снова лег на нее, они были полностью обнажены; кожа к коже, тело к телу — это было так правильно, так хорошо.
Деметрис почувствовал, как у принцессы вырвался резкий вздох, когда он принялся ласкать ее бедра, наслаждаясь округлыми формами. Подчинившись стремлению своего тела, он искал ее тепла, ее мягкости и женственности.
Это безумие. Никогда прежде ничего подобного не случалось с ним, но он не мог остановиться. Не сейчас. Не сегодня. Не в тот миг, когда над ними разразилась буря и лишь их слившиеся тела позволяют им сохранить рассудок.
Рука Деметриса скользнула между их телами, легко коснувшись гладкого плоского живота Шанталь, и проникла ниже. Да, она готова принять его — теплая, влажная, томимая желанием. Правильно ли это? мелькнула у него запоздалая мысль. Разве занятие любовью может быть ответом на какой-либо вопрос?
И когда Деметрис вошел в нее, стараясь не причинить ей боли, он почувствовал, как что-то оборвалось в нем. И тогда он понял, что совершил страшную ошибку. Это не та женщина, которая может принадлежать ему. Но она и не та женщина, которую он сможет когда-нибудь забыть.
Буря закончилась. Должно быть, уже утро, но Шанталь не хотела открывать глаза. Она не хочет просыпаться до тех пор, пока Деметрис здесь. Но он спит. Лежит рядом, прижавшись к ее телу, и его рука покоится на ее голом бедре.
Она провела в объятиях этого мужчины всю ночь. Всю ночь! И всю ночь сверкающие капли дождя казались ей падавшими с неба звездами. Они любили друг друга яростно и страстно, почти с пугающей животной ненасытностью, как два изголодавшихся человеческих существа.
Шанталь открыла глаза. Над ними чистое голубое небо. Тихо и тепло. Их заливает золотистый утренний свет, пронизанный солнечными лучами, и слышен лишь неумолчный шепот волн, лижущих песчаный берег.
Приподнявшись на локте, Шанталь поморщилась от резкой боли в груди и отвела назад волосы, пытаясь сохранить спокойствие.
Это совсем не то, что ей следовало сделать. Этому нет прощения. Неистовые объятия в темноте приличествуют подросткам, обезумевшим от взыгравших в них гормонов, а не женщине среднего возраста с маленьким ребенком.
Терзаясь раскаянием, Шанталь медленно выкатилась из-под руки Деметриса, закусив губу, чтобы не стонать от мучительной боли в ребрах, которая отдавала ей в грудь и спину.
Боже мой, как больно! Но она заставила себя подняться и переступить через разбросанные пальмовые листы. Буря разметала их маленькое укрытие, и отлив унес ветки в океан.
Ни шторм, ни волны не остановили их прошлой ночью. Ничто не остановило их: ни чувство собственного достоинства, ни гордость, ни здравый смысл.
