«Молодец, мальчик, – не такая она и старая против меня будет, чтобы я был для нее мальчик», – подумал Сергей и удивился. Что-то было не то?
Первое: опять влезла шизофрения и сообщила, ну весьма своеобразно сообщила, но пусть будет в виде диалога, хотя это не совсем так.
– Сереги будет правильно, Сергей – это имя моего отца в полном его наименовании, то бишь в отчестве, только тогда это слово так и произносится.
И это, – тетя санитар старая, ей лет, наверное, больше тридцати будет, а может, и все тридцать пять будет. Значит, старая уже и плебейка вдобавок, – осознание явно нос от нее воротило, хоть и стеснялось при этом сильно.
– Во-о ответ, а мне тогда сколько? – переговаривался Сергей сам с собой, не особо обратив внимание на незнакомое слово «плебейка».
Получил – шестнадцать сейчас есть, а в конце лета будет уже семнадцать.
Крыша, не спеша, шифером шурша, ехала к земле, прохожие визжали и шарахались в стороны.
Не к месту вспомнился анекдот, совсем не к месту.
Сознание действительно ненадолго покинуло его. Он отстраненно смотрел, как пришел добрый доктор, вставил трубочки в уши и стал что-то слушать и спрашивать его. Причем очень удивился речи. Именно тому, что пациент скорее жив, чем мертв. Даже двигает руками, что вдвойне странно.
Правда ноги пока никак, но это временно, как пояснил добрый доктор.
Все это отстраненное сознание воспринимало как бы со стороны, причем если только прислушиваться, не прислушиваясь, просто слушать, – получалась какая-то ближе к немецкой каркающая речь и абсолютно непонятная.
Он стал слушать, как и прежде, через осознание и неожиданно волевым усилием закрыл сам себе рот. Причем на половине фразы, буквально в последний момент и только что не руками.
Что заставило его так поступить?
Фраза, которую собралось сказать его тело или он сам, как бы это сказать правильно, была следующая:
«В меня кто-то подселился, он управляет моим телом, помоги мне, о Всевышний».
Сергей успел остановить фразу буквально на первом слове: в меня…
А добило его слово «Всевышний», то, что он все-таки успел не произнести. Хоть и не большой любитель земной истории, но про происки инквизиции прошлого мы слышали все и в институте проходили, правда только краем уха и на первом курсе еще. Что бы сейчас оно ни было, как бы оно ни происходило, а изгнание дьявола ничем хорошим для него не кончится, это он знал точно.
Уже ночью рассматривая звезды, а потом и часы со стрелками, вращающимися в обратную сторону, он понял: от земли он очень и очень далеко. Это несмотря на то, что лежит он сейчас на первом этаже.
Все это, конечно, хорошо, но фразу надо было закончить, а то уже добрые доктора косились, и он не нашел ничего умнее, чем спросить:
А меня будут колоть еще?..
Что вызвало здоровый смех и утвердительное высказывание – что да и всенепременно, молодой человек. Но я же хороший мальчик, и он уже не боится уколов, а то они расскажут его одноклассницам-девочкам, и ему-мне будет потом очень и очень стыдно смотреть им в глаза.
Утверждение о девочках подвигло целые пласты информации в осознании, и Сергей надолго завис в молчании. Светка, Валери, еще какая-то Марти – как-то все это было слишком непонятно и волнующе, причем неправильно волнующе. Если сам Сергей думал, что вот бы заняться, так сказать, процессом воспроизводства людей, то то, что в нем поселилось, – какое-то осознание непонятное. Вот оно только мечтало о каком-то поцелуе, причем хотя бы мимолетном, и уже от одного этого млело и впадало в экстаз и нирвану.
Два доктора между тем посовещались и, кивнув медсестре, уже в более привычном белом халате вышли, а она, достав обычный, не одноразовый, а стеклянный шприц, стала деловито готовить его к сей неприятной процедуре. Поглядывая то на меня, то на пузырьки с микстурами. Видимо, не дождавшись от меня никакой реакции, спросила: «Не боишься?».
Видимо, это тело или, скорее, его владельца Витоли таким способом не раз ловили на слабо.
Чтобы не выходить из образа, сказал: «Не боюсь».
Что вызвало понимающую улыбку и немедленный укол. Что сказать, еще не вернувшаяся чувствительность сыграла свою роль, и я даже не поморщился, ибо не было от чего. Сестричке моя реакция совсем не понравилась, и она спросила: «Не больно?».
Получив утвердительный кивок, вытащила шприц. Протерла ваткой место укола, заставила держать ватку на месте укола и сама вышла.
Как оказалось, снова за теми докторами. Они вернулись весьма быстро и стали долго о чем-то совещаться на незнакомом мне языке. На латыни, наверно, хотя язык Сергей не опознал, что для бывшего медика и странно немного, но другой мир – что же тут поделаешь, латынь тоже, видимо, другая.
Потому консилиум врачей был недолог и вердикт звучал так: на массаж пациента, а там посмотрим, и с таким немудреным диагнозом и пожеланием мне всего хорошего они вышли.
Что сказать? Массаж мне понравился, мне его и в учебке делали вполне профессионально, и в госпитале без него никак не обойтись, а тем более мне как неходячему, там.
Здесь то же самое сейчас было. Это не смотря на другой мир, с его непонятными языками и людскими этими постоянными – слава этому Всевышнему, вот с такими непонятными мне не местному пока отношениями.
Пришел массажист, темные слегка вьющиеся волосы на голове и такое же лицо, не, не невьющееся, просто темное, парень – не негр точно, скорее, темный араб такой. Без предисловий перевернул меня на живот и молча приступил к своей работе.
Пока он массажировал мне икроножные мышцы ног и каждой ноги отдельно, я ничего не чувствовал и просто отдыхал. А вот когда он перешел на спину и стал разминать квадратус люмборум, или, по-простому, мышцы поясницы, я заорал.
О, как я кричал, – это надо было слушать. И как только связки выдержали? Бедный массажист забился в угол и укрыл там голову руками, а в кабинет влетели два санитара и за ними следом два доктора. Потом толпа как-то разбавилась давешней санитаркой, и в конце концов врачей собралось в палате будь здоров. Я же затих и даже зажмурил глаза, стесняшка, блин, но больно же было, ё-моё.
Врачи сначала выгнали всех лишних и посторонних. Потом снова осмотрели меня более тщательно и потрогали, потыкали меня везде, где только можно. Добрый доктор даже мои мужские достоинства покрутил в разные стороны и многозначительно похмыкал. Они-то или оно то ли чем-то ему понравилось, или не понравилось. Зачем-то посмотрели совместно горло, ну правильно, где жидкость выливается и соответственно где она вливается, спецы, блин. О чем-то посовещавшись между собой на своем чучмекском же языке, засмеялись и ушли, напоследок сказав массажисту, что какой-то Халиф будет им доволен.
Он поклонился им в пояс, дождался, пока они выйдут, и подошел ко мне.
Сначала осторожно и опасливо потрогал ногу, потом чуть помял спину или скорее плечевой пояс и только после всего этого и до моей злосчастной поясницы опять добрался.