Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57
Спустя почти восемьдесят лет после этой ленинской фразы американские исследователи предприняли попытку разработать прогностическую модель для предсказания революций. Как нетрудно догадаться, знание такого рода представляет отнюдь не только академический, но и самый что ни на есть актуальный политический интерес.
Была создана специальная Рабочая группа по вопросам несостоятельности государств. Итог ее деятельности следующий: опираясь на количественные модели, группе удалось предсказать более 85% крупнейших государственных кризисов, случившихся в мире в 1990–1997 гг. Это превосходный результат! Точность предсказания столь же высока, что и у краткосрочного прогноза погоды.
Однако возникла проблема. Уверенно предсказывая возникновение государственных кризисов, группа не могла предсказать их размах, ход и последствия. Другими словами, она не могла сказать, приведет кризис к революции или же нет[26]. По сей день человеческая способность предвидеть революцию может быть выражена фразой: «О дне же том или часе никто не знает» (Мк. 13:32).
Парадокс революций в том, что они никогда не случаются, когда их ожидают и призывают, но всегда, когда их никто не ждет: «Обычно их считают невероятными и даже немыслимыми событиями, пока они не начинают происходить на самом деле»[27].
Именно неожиданность и спонтанность революций вызывает параноидальный страх у правящего сословия. И его можно понять.
Вот, казалось бы, жизнь в стране идет привычным чередом: народ не бунтует и исправно тянет лямку; есть, конечно, недовольные, но оппозиция загнана за Можай, а ситуация в целом под контролем; элита наслаждается властью, богатством и жизнью. И вдруг в течение нескольких недель, а то и дней, все меняется: доселе послушный народишко вываливает на площади, улицы и не желает расходиться; маргинальные политики превращаются в народных вождей; полиция после нескольких неудавшихся попыток разгона манифестаций начинает саботировать приказы политиков; военные заявляют о своем нейтралитете; сервильные СМИ показывают зубы и начинают грызть власть, которую еще вчера вылизывали. Режим повисает в воздухе: «полковнику никто не пишет, полковника никто не ждет». Приблизительно такую трансформацию мы наблюдали в ходе революционных событий последних 25 лет.
Столь стремительный, а главное, неожиданный разворот, который, казалось, ничего не предвещало, волей-неволей наталкивает на самые дикие предположения конспирологического свойства. Тем более что анализ причин революций всегда делается постфактум, после того как они победили. Ретроспективно их победа кажется закономерной и логичной. Однако буквально накануне революций ситуация выглядела не столь драматично, и почти никто этих самых неопровержимых причин почему-то не усматривал.
Поиск причин революции как интеллектуальная игра
Это, конечно, создает академическим интеллектуалам серьезную проблему. Если происходит столь масштабное событие/процесс как революция, то у него должны быть фундаментальные причины. Более того, определяя революции как специфический тип исторических событий, мы тем самым предполагаем, что все революции имеют более-менее общий (типологический) набор приведших к ним причин и факторов.
И, разумеется, ученые формулируют перечень этих причин и факторов, общий для всех революций. Однако здесь присутствует изрядное интеллектуальное лукавство. История настолько обширна и разнообразна, что в ней можно обнаружить что угодно и подогнать факты под какую угодно тенденцию. Особенно если известен конечный результат.
Поэтому выделение типологических причин революции в действительности представляет собой не более чем аналитический инструмент: одни факторы искусственно усиливаются, в то время как другие игнорируются. Этот инструмент безальтернативен для исторической социологии, оперирующей континентами и столетиями. Но он абсолютно непригоден в актуальном политическом анализе.
Еще одно важное обстоятельство: типология причин и факторов революции, охватывающая столетия, неизбежно носит в высшей степени расплывчатый и абстрактный характер.
Чтобы не быть голословным, продемонстрирую это на примере концептуализации уже многажды упоминавшегося Джека Голдстоуна.
Профессор Голдстоун предлагает даже две типологии. Одна характеризует собственно причины революции: структурные и случайные. Вторая типология описывает так называемое «неустойчивое социальное равновесие», в рамках которого только и может вспыхнуть революция. Связь между этими типологиями следующая: само по себе неустойчивое равновесие не является причиной революции, ибо не может объяснить, «что именно привело к образованию в режиме слабых мест на столь многих уровнях и в одно и то же время»[28]. К неустойчивому равновесию ведут структурные причины. Причем этот путь может занять как годы, так и десятилетия.
Исследователь выделяет одновременно по пять структурных причин революции и элементов неустойчивого равновесия.
К числу структурных причин революции Голдстоун относит следующие: демографические сдвиги; изменения в системе международных отношений; неравномерное или зависимое экономическое развитие, приводящее к обогащению небольших групп при обнищании большей части населения; новые способы вытеснения или дискриминации в отношении отдельных социальных, этнических или религиозных групп; эволюция персоналистских режимов (их превращение в персоналистские диктатуры при критическом сокращении и ослаблении поддержки)[29]. Таким образом, речь идет о долговременных и широкомасштабных тенденциях, которые, подобно знаменитому «кроту истории» Гегеля, роют медленно, но надежно.
Однако выбивают общество из колеи, выводят его из состояния равновесия не структурные, а случайные причины. Их диапазон широк: от резкого скачка цен или вопиющего политического скандала до военного поражения и спонтанного начала массовых акций протеста. От использования неоправданных, с точки зрения общества, репрессий до ощущения национального унижения и морального негодования в связи с фальсификацией выборов.
Нетрудно вспомнить, что первой русской революции 1905 г., а также Февральской революции 1917 г. предшествовали серьезные военные неудачи. Революция в Тунисе 2010–2011 г. разворачивалась на фоне высокой инфляции, а непосредственным толчком к началу массовых выступлений стало самосожжение торговца – жертвы полицейского вымогательства и произвола властей. «Оранжевая» революция на Украине в ноябре 2004 г. началась как протест против массовых фальсификаций на президентских выборах. Аналогичным образом начинались и массовые протесты в России в декабре 2011 г. Вторая украинская революция стартовала в ноябре 2013 г. как реакция на намерение украинской власти отсрочить подписание Ассоциации с Евросоюзом, что было воспринято как результат давления со стороны России.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57
