Цыганский поселок являлся самой большой и всем известной „ямой“ в городе. Здесь можно было без труда, не тратя слишком много времени на поиски, в любое время дня и ночи купить наркотик как „на вынос“, так и с „потреблением на месте“. На наркоторговле взросли целые трудовые династии. „Дурью“ торговали в основном женщины, зато от мала до велика. И древние старухи с гниющими лицами, и дородные крикливые женщины, и совсем молодые, в основном некрасивые девушки. Мужчины трудились на ниве „снабжения“ и привлечения новых клиентов. Подростки не составляли исключения. Тут не делалось различия на девочек и мальчиков. Траву толкали все. Коробками или дозами, тщательно завернутыми в пищевую фольгу и плотно перетянутыми изолентой.
Единственное правило, действовавшее здесь: чтобы что-то купить, ты должен заручиться рекомендацией либо одного из клиентов со стажем, либо кого-то из своих. Незнакомцам в Цыганском поселке делать было нечего. Более того, незнакомец, зашедший сюда в поисках дозняка, сильно рисковал угодить в отчетную графу милиции: „Ушел из дома и до сих пор не вернулся…“
На фоне добротных, а порой и откровенно роскошных домов странно смотрелись совершенно разбитые дороги. Осенью и весной машины буквально утопали в грязи. Свои авто проходили, как корабли, по тщательно выверенному „фарватеру“. Чужие вязли, не проехав и двадцати метров. И нечего было рассчитывать на помощь местных. На чужака даже не взглянули бы.
Две машины — „Форд Сьерра“ и „Жигули“ — свернули с трассы на дорогу и медленно, осторожно поползли к поселку. Из-за низкой посадки любой сразу бы понял: все авто загружены под завязку. Часы только-только отбили одиннадцать, но, несмотря на совсем „детское“ время, в большинстве домов уже погасли окна. У въезда на „главную улицу“ поселка еще горел одинокий фонарь под жестяным абажуром-тарелкой, дальше же начиналась полная и непроглядная темнота.
Один из сидящих в салоне „Форда“ повозился, шумно втянул носом воздух, словно был уверен, что в Цыганском поселке обязательно должно вонять отходами, поморщился и произнес презрительно:
— Во, б…, живут. Хуже крыс.
Остальные промолчали.
В „Форде“ сидели трое, в „Жигулях“ — двое. Всего пять человек. И каждый был вооружен. В основном, конечно, наличествовали „Макаровы“, но были „игрушки“ и посерьезнее. Пара импортных помповиков, „сайга“, два „АКСУ“, пара осколочных гранат.
Машины, сбросив скорость почти до пешеходной, одолели глубокую выбоину, тяжко вползли на еще не совсем размякший от дождей „тракт“. В обе стороны от него уходили узкие проулки. Шофер „Форда“ наклонился поближе к рулю. Фары погасили еще на подъезде, и теперь перед лобовым стеклом моталась лишь черная занавеска ночи.
— Тут черт ногу сломит, — проворчал шофер. — Ни хрена не видно.
— Петрович, а ты по приборам, по приборам, — с напряженным смешком посоветовал один из пассажиров.
Шофер только раздраженно цыкнул зубом.
— Ничего, не заблудишься, — с мрачным серьезом подал голос следующий пассажир. Судя по тону, в группе он был за старшего. — Тут все прямо, почти до конца. Слева будет домина трехэтажный. Во дворе псина здоровенная. Кавказец. Брехать начнет — на весь поселок слышно будет. Мимо не проедешь.
Петрович только вздохнул. Улица была не то чтобы очень длинной, но скорость приходилось держать низкую. Днем из конца в конец можно было доехать за пару минут, ночью тот же самый путь занял без малого четверть часа.
Пассажир, говоривший о собаке, не ошибся. Стоило машинам приблизиться к нужному дому, как из-за высоченного дощатого забора донесся хриплый басовитый лай. Шофер нажал на тормоз.
— Этот дом, нет?
— Этот, — ответил указывавший дорогу. — Все, мужики, вылезай. Фары не включай. Запалим — и так все станет видно.
В зеленом полумраке защелкали затворы. Пассажиры „Форда“ выбрались из салона машины на улицу, остановились, разминая ноги. Из „жигуля“ появилась пара боевиков. Оба с ружьями в руках.
Шофер „Форда“ обошел машину, поднял крышку багажника, достал канистру, поставил на землю.
— Ну чего встал-то? — донеслось из темноты. — Лей давай. Ворота видишь?
Шофер щелкнул замком, открывая горловину канистры, и, осторожно нащупывая дорогу, шагнул к воротам. Он боялся, как бы не рухнуть в какую-нибудь канаву. Обольешься бензином с ног до головы, а попутчики ненароком чиркнут спичкой. Вот и будет на закуску „шашлык на ребрышках“.
Найти ворота оказалось делом нелегким. Забор — он и есть забор. Ворота сколочены из тех же досок. Поди в темноте отличи. Шофер ориентировался лишь по лаю кавказца. Он то и дело толкал доски ладонью. Наконец очередная доска ушла из-под руки, холодно и презрительно звякнула массивная цепь.
— Тут они, — шофер усмехнулся. — Тут, родимые.
Он опрокинул канистру. В ноздри ударил сладковатый аромат бензина. Шофер жевал губами, встряхивал канистру, чтобы лилось лучше. Он сделал шаг вправо, затем еще один, еще… Так прошел пару метров. Канистра почти опустела. Шофер повернулся, чтобы сказать об этом попутчикам, и только было открыл рот, как из-за ворот грохнул раскатистый выстрел. Стреляли из охотничьего ружья, через доски, картечью или очень крупной дробью. Расстояние было очень коротким. Облако острой щепы брызнуло на дорогу. В воротах образовалась дыра размером с баскетбольный мяч.
Пара дробин зацепила шофера. Тот бросил канистру, выматерился. Боль оказалась хоть и сильной, но терпимой. Бывало и похуже. Шофер отпрянул, рухнул на землю, откатился подальше от ворот, сел, привалившись спиной к доскам, зажимая кровоточащие раны. По пальцам его лениво струилась кровь.
— Уходите! — донесся из-за ворот чей-то голос, переполненный отчаяньем и ужасом. — Уходите лучше по-добру! Всех ведь положу!
— С-сука… — процедил шофер и посмотрел в темноту, туда, где стояли машины.
— Петрович, — крикнул кто-то невидимый, совершенно не обращая внимания на доносящиеся из-за ворот угрозы. — Ты живой?
— Живой, б…, — подал голос тот. — Руку прострелил, паскудыш.
— Насквозь?
— Да хрен его знает. Может, и насквозь. Кровища хлещет.
В этот момент грохнул второй выстрел. Шквал раскаленного металла изувечил левое крыло иномарки, а в воротах образовалась еще одна дыра.
— Петрович, отходи! — крикнул один из пассажиров. — Сейчас сообразим цыганского цыпленка в табаке!
Щелкнула в темноте зажигалка, осветив дрожащим пламенем небольшой пятачок.
— Толька, м…к! Что делаешь-то? — только и успел проорать Петрович, вскакивая и опрометью ныряя в темноту, подальше от треклятого забора.
Огонек по короткой дуге перелетел поросшую жухлой травой обочину, стукнулся о доски, упал. И тотчас с веселым урчанием вспыхнуло голубовато-желтое пламя. Взметнулось разом, охватило доски, затрещало весело-бешено, отразилось в окнах домов, рвануло к небу снопом искр.
